Роман о девочках (сборник)

Когда у меня жил Севочка, было еще ничего, но он уехал, и у меня живет Золотухин. Это бы еще ничего, но вдруг приехала Шацкая во второй раз. Она отказалась от Венгрии и неожиданно нагрянула. Ей кто-то по пути из аэропорта в первый ее приезд, какой-то владелец собственной «Волги», который ее подвез, врач … сказал, что в Одессе курорт и грязи, и Шацкая считает, что курорт и грязи – это как раз то, что ее очистит и залечит ее многочисленные травмы, раны и болезни. Вот уже неделя, как она завалила номер своими шмотками, испортила жизнь Золотухину, потому что не разговаривают они, планы меняет по 5 раз на дню, уезжает, возвращается, … болтает чушь. Остоебенили они мне оба. Живут в номере. Я то в Куряж, то с ними, ни вымыться, ни в рукомойник помочиться. Потом, они или не разговаривают или ругаются, или наоборот, и это тоже противно.

Глядя на всех встречающихся мне баб, я с ними не якшаюсь, чужаюсь их и понимаю, лапочка, всю массу твоих достоинств и горжусь, что ты моя жена. Это, Люсик, серьезно.

* * *

Ох! Господи, прости! Выговорился.

Теперь про себя, лапочка! Хожу чуть загорелый, выгоревший и в усах. Да! Да! В своих, ненаклеенных, усах, которые взрастил на лице своем. Подбривает мне их лучший парикмахер Одессы, который снимается у нас в массовке исключительно из любви к искусству. Романов, повторяю, нет. Ни платонических, ни плотоядных. Мне очень трудно, но я терплю и настоятельно рекомендую тебе то же самое. По поводу твоего отдыха – поговорим в Москве. Я не думаю, что тебе было бы здесь лучше. Мне было бы лучше, потому что я очень соскучился и мы бы с тобой жили, а не с Шацкой и Золотухиным, но здесь жуткая духота, и я все время мотаюсь. Я, например, с громадным бы удовольствием приехал к тебе, и у меня даже роились планы, но они рухнули, разбившись о стену кинематографического планирования.

Кстати, есть новый кинотермин «кинозвездище», и еще есть строчки:

«Он стоял, опираясь рукой
На упругую палочку Коха».

Это Петя Тодоровский придумал. Здесь был Марлен Хуциев, про которого есть такие строчки:

«Не видели в цеху его?
Кого его? Хуциева!», —
а также его зовут «Марлен Мартынович
                                              Монро».

Только что узнал, что … другой врач сказал, что ей лечить нечего, так что, может быть, они сегодня уедут куда-нибудь и дадут мне спокойно мочиться в рукомойник.

Люсик! Уже осталось очень немного времени – и мы увидимся. У меня голова болит оттого, что я ничего не знаю, когда и что будет, но она пройдет к 1-му сентября. Я целую тебя, Люсик, и люблю, хоть это и нахально с моей стороны.

Высоцкий.

P. S. Привет Оле, Лене!

8 января 1968 года, Москва – Магадан, И. Кохановскому ( Фрагменты )

Дорогой ты мой! Самый наипервейший, распронаединственнейший друг Васечек!

* * *

Встречаюсь со своими почитателями, пою в учреждениях, в институтах и так далее. Месяц назад был в Куйбышеве. У них там есть молодежный клуб и отличные ребята, которые каким-то образом такую развели свободу, что мне дали выступить во Дворце спорта по семь тысяч человек, два концерта. Ощущение жуткое. Громадное здание, и одна моя небольшая фигурка среди шумного зала. Но приняли грандиозно. Раздал автографов столько, что, если собрать их все, будет больше, чем у Толстого и Достоевского. Ставил свою подпись, а иногда слова из песен, или что-нибудь вроде «будьте счастливы». Получаю бездну писем с благодарностью за песни из «Вертикали». А альпинисты просто обожают. Вот видишь, Васечек, как все прекрасно! Правда?

* * *

Ебаная жизнь! Ничего не успеваешь. Писать стал хуже – и некогда, и неохота, и не умею, наверное. Иногда что-то выходит, и то редко.

* * *

Я придумал кое-что написать всерьез, но пока не брался, все откладываю – вот, мол, на новой квартире возьмусь. А ведь знаю, что не возьмусь, что дальше песен не двинусь, да и песни-то, наверное, скоро брошу, хотя – неохота.

Целую тебя, обнимаю, жду.

Привет – кому хочешь.

Васечек.

24 июня 1968 года, Москва, ЦК КПСС, отдел агитации и пропаганды, В. Степакову

Уважаемый Владимир Ильич!