Роман о девочках (сборник)

По набережной шла странная пара: белая женщина в мокрых джинсах и купальнике и мужчина в плавках и рубахе, неловко прикрываясь альбомом. Люди, улыбаясь, смотрели на них, а они продолжали знакомиться:

– Откуда ты знаешь русский? – спросил он.

– Я работала в Москве 3 года и была замужем за русским переводчиком.

– А теперь?

– А теперь я не замужем за переводчиком.

– Почему? – задал он глупый вопрос.

– Он плохо переводил, – ответила она.

– А теперь?

– Теперь он переводит лучше.

– Нет! Что ты делаешь теперь?

– Преподаю в колледже русский.

Они подошли к отелю на самом берегу, к отелю, где она жила.

– Я пойду переоденусь, – сказала она. – Хочешь зайти?

– В таком виде? Тебе удобно?

– Конечно, нет, – согласилась она. – Но совсем не лучше выходить с мокрыми брюками. Хотя я тебе брошу с балкона.

– Ромео надевает брюки под балконом Джульетты. Бедный Шекспир.

– Так и договорились! – сказала она. – Дай мне твою рубаху и жди здесь.

– Караул! Раздевают, – сказал он, снимая рубаху.

– Что такое «караул»? – спросила она.

– Караул – это караул.

– А? – понятно! Я сейчас.

И она вошла в холл и независимо спросила у портье ключ. В окне второго этажа вспыхнул свет, а через паузу вниз полетели брюки и рубаха. Ромео оделся, и к нему спустилась Джульетта в красивом платье и причесанная.

– Ты уже одет? – спросила она.

– О да! Только не так красиво.

– Давай я тебя причешу.

Она расчесала ему волосы и снова его поцеловала.

– Все!

– Нет не все! Пойдем продолжать переодевание. Ко мне – это рядом.

Пока он был под душем и одевался, она смотрела его картины, и они, конечно, нравились.

– Ты поешь? – спросила она, когда он был готов, кивнув на гитару!

– Попеваю.

– А какая разница?

– Ну, я говорю нараспев стихи и перебираю струны. Получается печально и интимно. Вот так! – Он перебрал струны.

– Спой!

– Я не пою.

– Ну говори под гитару.

– Как-нибудь потом. Пойдем что-нибудь съедим и выпьем!

Они спустились в ресторан. Официанты узнавали его и благосклонно оглядывали его спутницу. И из уважения приветствовали его по-русски. Только вместо «здравствуй» говорили «спасибо!».

– Они тебя любят! – сказала она, когда они устроились за маленьким столиком на террасе – прямо над морем.

– Они любят русских, – ответил он.

– Почему?

– Потому что мы славяне и из-за войны. В Югославии знают, что это такое.

– Везде знают, что это.

– В Югославии особенно. Они даже говорят: наша страна до Владивостока.

Оркестр заиграл какую-то русскую песню, и певица спела ее по-югославски.

– Мне мясо, – сказала она официанту, – и кофе.

– Мне тоже и… что-нибудь выпить.

– Русская? – улыбнулся официант.

– Нет! Француженка.

– Но это то же самое, – нашелся официант, не желая ее обидеть, и убежал.

– А ты красивая, – сказал он вдруг, – жаль, если бы ты утонула!

– Я не утонула бы. Ты что рисуешь?

Он рисовал на салфетке.

– Тебя! Как ты выходишь из воды.

– Из морской пены! Афродита пенорожденная! Нарисуй что-нибудь из Москвы.

– Хорошо. А ты будешь узнавать, что это.

– Я постараюсь, если ты хороший художник.

– Я хороший!

– Я говорю, если ты хороший художник.

– Я хороший художник. Что это?

– Это Кремль.

– Надо же. Неужели похоже?

– Похоже.

Салфетки (ложились на стол) с видами Москвы.

– Этого я не узнаю, – сказала она.

– Это мой дом.

– Где это?

– На Садовом кольце, около площади Маяковского.

– А это набережная Сены! Ты был в Париже?

– Нет! Но это набережная Москвы-реки.

– Может быть – я не помню. Но это правда площадь Согласия! – воскликнула она. – Откуда ты знаешь?

– Видел в кино. И вот еще.

Он набрасывал карандашом контуры всем на свете знакомых парижских достопримечательностей, и оркестр вдруг заиграл французскую мелодию, сразу после русской, без перехода, и певица спела ее по-югославски.

Пришел официант, чему-то ухмыляясь. Это, вероятно, он попросил оркестрантов сыграть что-нибудь для французской гостьи.

1973 или лето 1974 года

В самолете

… птица, но снова не страшная. Она что-то просвистала, именно просвистала, из чего я понял, что это – душа лайнера, она и была похожа на лайнер, только могла улыбаться и говорить.

Девушка рядом снова молча объяснила мне, что слезы – это боль металла, оттого, что ему трудно во время взлета. Я очень легко поверил и спросил:

– Неужели ничего нельзя поделать с этим?

– Нет! – тоже печально, но и не горько ответила она.

«…На борту нашего лайнера «Ту-154», – услышал я голос – видимо, проходя, задели мою гитару, и я услышал реальность. А потом снова:

– Знаете, как много чудес наверху?

– Почему?

– Потому что мне легче там, – сказала девушка и стала исчезать, потом снова обретать форму, но другую уже, потом снова – целый калейдоскоп.

И человек передо мной тоже становился то моими друзьями, то никогда не виданными мной людьми.

Потом – забыл, помню только: была музыка, разные чудеса и превращения, которые жутко хотел бы запомнить, но они улетучились, потому что это – сон.

декабрь 1979 года

Текст программы для встреч со зрителем актера В. Высоцкого