Роман о девочках (сборник)

В комнате захохотали, она поднялась, взяла очередную чашку кофе и, надев улыбку, вышла к гостям.

– Я целую неделю провел в суде, – рассказывал длинный и тощий человек, наверное, юморист, потому что все сразу приготовились смеяться, хотя было еще не над чем. – Очень похоже на коммунальную квартиру, – продолжал тощий, и некоторые девицы захихикали. – Например, одно дело о разводе. «Он, – говорит жена, – давно денег домой не носит, ходит пьяный, а на днях мое пальто продал – и проиграл на бегах». »Так ведь я ж тебе его и купил», – отвечает муж. «Ну, пальто еще не повод для развода, – скромно заметил судья, – купит еще». – «Не нужно мне его паршивое пальто, так прохожу, – жена не унималась, – я его больше на порог не пущу, у меня из-за него дистрофия, и доктор так и сказал: не пускать на порог». – «Ах, ты еще и доктора успела подцепить! Да я этого доктора так отделаю, что он в свою же больницу и ляжет!» – Муж был человек воинственный, по вечерам помогал милиции. Но вдруг без всякого перехода и говорит судье: «Гражданин судья…» Заметьте: «гражданин», а не товарищ. – Тощий на что-то намекал. – «…Гражданин судья, я без этой стервы не могу! И жисть мне не в жисть! Куда я без нее? Люблю эту бабу. Помирите нас, дорогой гражданин!» А она: «Ой, – говорит, – Костя! Ты б давно так! Пойдем домой! Я тебе и «четверку» куплю, ладно уж». И ушли. – Юморист рассказывал все это серьезно, на голоса, а кругом покатывались со смеху.

Лена тоже хихикнула, а потом подошла к одиноко сидящему неулыбчивому человеку лет пятидесяти – седому, но все еще моложавому.

Он сразу оживился или сделал вид.

– Я знаю, знаю, о чем <в>ы спроси<те>, – сказал он. – Я читал. Неинтересно: во-первых, трудно для перевода, а во-вторых – зачем? Сейчас! Это же все-таки плохая литература. И персонажи скучные. Не понимаю вас! Как может это заинтересовать!

– Я не умею защищать еще не сделанную работу. Но если издательство согласится, я постараюсь переубедить вас, Виктор Евгеньевич! Мне нравится эта «Могила для благих намерений». Я списалась с автором, и он дал добро. – Лена была спокойна.

– Ну ладно, поговорим завтра. В редакции. Если вы так хотите… Только я все-таки не пойму – почему так вдруг и так настойчиво? – спросил редактор или даже директор издательства.

– Мне это очень нужно! – Она больше ничего не сказала.

– Хорошо. До завтра!..

– Леночка! Пожалуйста, еще кофе, а то меня заговорят, и я усну. Теперь пошли в ход летающие тарелки или блюдца. Нужно немного топлива для отпора.

Лена снова пошла на кухню и снова вернулась.

Приглашенный бард настроил гитару и запел что-то отвечающее настроению и интеллектуальному уровню компании – что-то из фантастической жизни. Смешно. То и дело все дружно хохотали, а он в это время делал проигрыш. Потом спел что-то фрондирующее, а потом начал разговаривать с какой-то женщиной, которая смотрела на него во все глаза, и хотя пел он самозабвенно, но взгляд засек.

Снова возникли разговоры, все забыли про барда, и он незаметно ускользнул с женщиной, которой взгляд так безошибочно засек. Так сказать, ушел по-английски.

У стеллажа с книгами стоял человек в очках, мрачный и неприятный. Его никто не знал, и кто его пригласил – тоже никто не знал, а он то и дело вытаскивал книги, выбирал их, видимо, по истрепанным корешкам, и тут же, раньше чем взглянуть на название, смотрел на штемпель с ценой.

Выбрал он тома три, вероятно, самых дорогих, и спросил у Лены:

– Можно я возьму почитать?

Она рассеянно взглянула на книги и спросила:

– А зачем вам словарь? Он же по технике…

– Мне нужно, – ответил очкарик, не моргнув глазом.

– Возьмите, – она пожала плечами, – только, пожалуйста, верните скорее.

– Непременно. – Он тут же завернул книги в газету и ушел.

– Кто это? – спросила Лена.

Все в недоумении переглянулись, но никто не ответил.

– И все-таки это потрясающе! – любитель чудесного не унимался. – Его фотографируют через свинцовый экран – и на снимке появляются его мысли.

– Нитка, обязательно есть нитка. – Скептик оглянулся и снова попросил кофе.

– Вы же не сможете спать! – ужаснулась Лена.

– Для того и стараюсь.

Две хохотливые девицы были заняты сплетнями – кто с кем живет, кто к кому ушел – и на чем свет ругали какую-то Марину, что она стерва, но – красивая стерва.

Иногда выпивали, но без тостов, кто когда хочет. Было непринужденно и скучно. Играл магнитофон, который никто не слушал.

Какой-то физик не то математик ругал Италию и все время плевал.

– Рестораны, – говорил он, – тьфу! Магазины, – говорил он, – тьфу!

Ему никто не верил.

Виктор Евгеньевич встал и откланялся, потом все собрались разом и ушли. Лена оглядела поле битвы и не стала ничего убирать: устала. Погас свет.

Утром она ходила в халатике – мыла посуду, выбрасывала окурки, – и теперь можно было рассмотреть симпатичную однокомнатную квартиру с высокими потолками, и что она со вкусом отделана и обставлена, и много книг, и фотография смеющейся белобрысой девчурки, и что нет мужских вещей, а значит, нет и мужчины в доме. Лена быстро привела все в порядок и позвонила кому-то.