Роман о девочках (сборник)

– Нет, завтра уеду, но скоро приеду опять.

Катя шумно вздохнула. Но… только и всего. Она привыкла к таким коротким визитам матери и давно не устраивала из этого никаких историй.

– Ты мне почитаешь сегодня? – спросила она.

– Конечно! А днем мы пойдем в лес и, может быть, купаться, – пообещала Лена.

Другой бы ребенок запрыгал и закричал, а Катя просто сказала:

– Хорошо.

События этого и следующего дня размотались как кинолента.

Ходили по лесу – мать и дочь – и искали грибы и землянику.

– Мама! – кричала Катя. – Я нашла поганку.

– Что же ты радуешься, глупая! Это же – поганка, от слова «поганый», значит – плохой, вредный.

– Но она очень красивая, – девочка никак не хотела выбрасывать гриб, – ее неприятно есть, а смотреть приятно…

Потом они купались, уже к вечеру, и в лучах заходящего солнца мелькали два белобрысых пятна, очень похожих. На ночь Лена читала дочери сказки, и та не хотела засыпать, а все просила: «Дальше!» – но когда Иван-царевич победил Кощея и увез наконец свою невесту, она уже спала и счастливо улыбалась во сне.

Потом Лена разговаривала с матерью.

– Ты что-то очень неспокойна сегодня? – спросила мать. – Что-нибудь случилось?

– Так, мелкие неприятности с работой. Не утверждают перевод. – Она расчесывала волосы, готовясь ко сну.

– И все? – снова спросила мать.

Лена взглянула на нее и усмехнулась:

– От тебя, мама, ничего не утаишь. Конечно, не все. Завтра у Николая очень трудный день. Он не говорит, но, по-моему, это опасно. Ну и я, конечно, волнуюсь!

– Как у тебя с ним?

– Не знаю, мама, не знаю. Завтра я должна встретить его после работы. Я пока ничего не знаю. Он стал очень раздражительным, и с ним трудно разговаривать. Может быть, это из-за завтрашнего дня?

– И это все? – опять спросила мать.

Лена долгим взглядом посмотрела на нее и сказала:

– Нет. Но об этом как-нибудь потом. Давай спать! – Она легла, а мать выключила свет и вышла.

И следующий день прошел в играх и весело, и в четыре часа бабушка и внучка посадили Лену на поезд и махали ей руками с перрона, а она им – из окна…

В большом зале, в институте, где по стенам было много лесенок и мостков и весь зал опоясывал металлический барьер, как в заводском цеху, – царило деловое оживление.

В небольшой комнате, рядом, над Алексеем суетились люди в белых халатах. Он сидел в кресле, полураздетый, и ему ко всем местам прикрепляли различные датчики. Около двери в эту комнату стоял Николай, бледный от бессонницы, и прикуривал от своей сигареты. Его стали гнать, чтоб не дымил, и он загасил окурок и вошел в комнату.

– Леха, ты как? – спросил он наполовину раздетого и на три четверти заклеенного друга.

– Я в порядке. Скоро будем облачаться. – Алексей был спокоен, хотя ему в это время что-то привинчивали к шее.

– Ты спал? – снова спросил Николай.

– Как убитый, и во сне видел бывшего настройщика. Он насвистывал блатные песни и фальшивил. Я проснулся от расстройства, а это оказался будильник. Вот так.

Алексей встал с кресла, подвигал руками, поприседал и бросил:

– Нормально! Можно надевать!

На каком-то сооружении ввезли скафандр, похожий на человека, из которого выпустили воздух и вынули кости. Алексей начал облачаться. Одевался он сам, все стояли тут же, но никто не помогал. Это тоже входило в задачу – одеться самостоятельно.

Только в самом конце Алексей попросил:

– Коля, тряхни сзади, чешется!

Николай потряс.

– Спасибо! Ты знаешь, он такой мягкий и легче, чем все прошлые! – А потом добавил шепотом: – Ты, Коля, спокойно, потому что сзади стоит наш дорогой оппонент!

Николай оглянулся и через большое стекло, отделявшее комнату от зала, увидел лысину Борисенко. Тот улыбался и поприветствовал их очень дружелюбно. Оба расхохотались, вспомнив, видимо, позавчерашний разговор, но тоже помахали в ответ.

Наступил самый ответственный момент: надо было навинтить гермошлем, и тоже самому. Снова все отошли и заволновались. Но напрасно, потому что шлем очень легко встал в пазы и Алексей его намертво закрепил довольно простыми манипуляциями.

Кто-то хлопнул по плечу Николая и восторженно присвистнул:

– Класс!

Алексея провожали к барокамере. Он помахал всем рукой перед металлической дверью-люком, а Борисенке даже отвесил поклон, потом присел, почти до пола, и показал оттопыренный большой – даже очень большой – палец скафандра. А потом вошел внутрь и закрыл за собою дверь. Ее тут же задраили, как люки подводной лодки.

– Внимание! Подъем! – прозвучал голос откуда-то с потолка.

– Готов! – откуда-то издалека сказал голос Алексея.

Девушка-лаборантка сказала: «С богом!» – и тихонько перекрестила запертую дверь. Эксперимент начался.

Голос из-под потолка начал отсчет высоты, монотонно и бесстрастно:

– 100 метров, 500 метров, 1000 метров, 1500 метров, 1800, 2000, 3000, 4000, 5000, 6000, 7000. Стоп!

На приборах мелькали стрелки, другие приборы считывали показания датчиков и наносили их на многочисленные ленты. Несколько человек, <готовые в любой момент вмешаться, исправить, прекратить наконец, – впились глазами в приборы>.