Роман О Придурках

Сева утроил внимание, даже руку из левой штанины достал и о рубашку вытер, вдруг пригодится резкость на бинокле наводить. И телефон подтянул поближе.

Битый час наблюдал, аж бинокль от прожигающего взгляда докрасна раскалился, пальцы ожег, два раза шкура поменялась, пока не догадался сварочные рукавицы из толстого брезента надеть, а с бабой ничего не приключалось. Сидит и в журналы свои нос беспрестанно сует. Но Севу не облапошишь. Он точно знает. Если здесь спрятано 'или', значит… его бдительность специально усыпляют. Он не такой. Его больше не заманишь ни кружевными, ни в кривую полосочку! Как там у Маяковского?

…Мы, о….нисты народ плечистый!

Нас не заманишь сиськой мясистой…

Первый раз в своей закатывающейся тоской и одиночеством жизни Сева решился позвонить в КГБ. Правда, теперь контору по-другому обзывают. Но в его голове другое не запоминается, места для него уже нет. Запомнилось раз и до смерти грозное на три привычные буквы. Есть еще и другие знакомые и привычные всем три буквы. Но они, относясь к разряду неприличных, будучи произнесенными вслух, вызывают меньше оторопи и кошмара, чем эти. Вроде, чего проще позвонить по телефону? Нажал на аппарате шесть кнопок и нате вам, дежурный слушает. Ан нет, не так все просто. Не верите? Попробуйте, позвоните. Номер-то и у вас теперь есть, дежурный мент всем, не скрывая как государственную тайну, рассказал.

23. Ничего страшного, у многих в Ленинском районе с таких цифр начинается. И у Севы с двадцати трех. Хоть дважды три, хоть два по три, все одно шесть выходит. А вот дальше… Дальше-то как раз и появляется дрожь в коленках. Вы думаете, ежели у Севы, скажем, ног нет, так и дрожи в коленях быть не может? Дудки! Дрожь, как и душа, провалившаяся в пятки, с отрезанными ногами не пропадают, они, оказывается, в башке корнями своими коренятся. И, чтобы их из башки выкорчевать, надо ее, волосатую, целиком с плеч снять, а это уже знаете чем попахивает…

66. Это как? Всех нас за шестерок держат? Или это от магических трех шестерок вступление? Вот, мол, откуда наши ноги растут! Без нечистой силы не обходится. Отсюда и провидение, отсюда и длинные руки.

А 12 в конце? Это как понимать? 6+6, или на тайном языке агентов 'ушел в никуда', 'пропал без вести' обозначает? Счас вот позвоню, а баба эта переодетая возьмет да их особо ценным законсервированным, как килька в томатном соусе, агентом окажется? И меня, в чужую государственную тайну запросто проникшего, заарестуют? А по чьему заданию следил, спросят? Признавайся! Ведь, правда, ноги выдернут. Нет их у меня? Для них разве проблема! Найдут мои родные, трамваем поперек отрезанные, из-под земли достанут, грязные, червями облепленные. Вставят их мне по самую по ж… А потом и выдернут вместе с сердцем. Они могут. Они, если им шибко приспичит, и трамвай тот найдут, и у него выпытают, — он им добровольно чистосердечно признается, по чьему заданию переехал меня, пьяного, в то морозное утро, и сколько ему за эту работу фуфты стерлинговой заплатили.

Сева не успел додумать до сильно страшного. Телефон помешал. Зазвонил, зараза, загнал и без того страхом сжавшуюся душонку в самую… ой, нет же ее, пятки-то.

СЛУЖУ СС!

— Алло. Это Сева у телефона? — характерным голосом Мойши Абрамовича спросили у него.

— Ага, — шепотом и сразу, чтобы чего плохого про него не подумали, чистосердечно признался он.

— Ну ты чего, папаша? — растягивая слова и вкладывая в них тембр панибратства и доброжелательности, задали очередной выпытывающий вопрос.

— А чего я? — сжался и заоглядывался инвалид.

— Так это! Телефон наш взял у ментов, а сам не звонишь, — во время раздавшийся в трубке смешок, всенародно-ласковое слово в адрес родной для самой себя милиции, малость успокоили Севу.

— Дык я… это… сейчас… как раз только вот собирался…

— Точно собирался?

— Ну это… честное пионерское! — выкрикнул единственную выученную в жизни клятву. — Уже и руку вытащил, и об штанину ее…

— Ладно ты, не волнуйся шибко, верю я, верю, — продолжали сыпаться на Севу ласковые слова. — Давай, звони, шалунишка, я жду.

'Да, — понял Сева, — всевидящее у них око. Только подумаешь им позвонить, а они уже все про всех знают'.

Сева так переср… испугался, что уже и забыл, что номер КГБ сам выпросил в ментовке.

Отступать было некуда. Впереди громадина стола и окно, сзади спинка стула, запертая дверь и больше никого.

И, смирившись с тем, что он теперь либо 66, либо уже окончательно и бесповоротно 12 для всех родных и не очень, выложил как на духу.

— В сквере напротив моего дома скамейка.

— С двумя синими планками, на одной справа сучок подломлен?

— Да. А откуда вы…

— Не отвлекайтесь, гражданин, на лишние вопросы, продолжайте.

— Там полтора часа назад молодая девушка…

— Да какая же она молодая? Лет сорок шесть!

— Я тоже сначала так думал. Но когда трусики…

— Трусики? А при чем тут трусики?

Сева, страшно краснея, объяснил ход своих сначала наблюдений, потом умозаключений и последовавших за ними скоропалительных выводов.

— Так, так… Трусики это того… на них мы как-то не обратили… Это меняет дело! Благодарим за бдительность, агент Глаз!