Роман о Розе

О своём сне Гийом де Лоррис пишет, что он привиделся ему, когда поэту было двадцать лет. Но почему он решил рассказать об этом сне только через пять лет? Почему он не стал делать это сразу, под самым сильным впечатлением, когда все помнится наиболее ярко, а решил создать "скульптуру из остывшей лавы" ? Ведь за пять лет можно все забыть. Все легче делать по горячим следам, подобно тому, как поступил герой повести Пушкина "Пиковая дама", увидев свой необычный сон: "Германн ...засветил свечку и записал видение".

Сон у поэта очень длинный, сложный, и за такой срок не забыть его трудно. Проще всего объяснить это тем, что в двадцать лет поэту было некогда, что он был влюблён и поэтому не помышлял писать роман. Но ведь именно в эту пору юности влюблённых поэтов сильнее всего тянет к романтическим стихам. Такое чудесное сновидение могло стать стихами для дамы и тогда, подобно тому, как трубадуры не ждали по нескольку лег, чтобы написать о своих чувствах. Поэтому такое объяснение выглядит слишком примитивным.

Но если мы попытаемся проникнуть глубже, то обнаружим любопытную закономерность. Её можно расценивать как один из доводов в пользу того, что Гийом де Лоррис действительно имел вещее видение. Дело в том, что авторы наиболее известных нам видений не могут рассказать их сразу. Можно вспомнить видение Данте. В последней главе "Новой жизни" Данте в таинственных выражениях намекает на "удивительное видение", после которого он принял решение не воспевать больше Беатриче до того дня, когда он будет в состоянии говорить о ней "достойным образом". В чём состояло это видение, поэт не говорит. Но сказанное вполне отчетливо даёт понять, что "Божественная Комедия" есть результат личного опыта Данте. В основе "Божественной Комедии" — видение, передающее состояние души после смерти. Описывать видение, о котором поэт упомянул в «Новой жизни», он почему-то не торопится, считая, что для этого нужно долго учиться. После смерти Беатриче поэт занялся усиленным изучением теологии, астрологии, философии. Должен был пройти немалый срок, прежде чем Данте захотел раскрыть смысл своих видений.

О такой же ситуации говорит в "Фаусте" Гёте. В самых первых строках

вспоминаются какие-то видения:
Вы снова здесь, туманные виденья,
Мне в юности мелькнувшие давно.
Вас удержу ль во власти вдохновенья,
Былым ли снам явиться вновь дано?

пер. Н. Холодковского

Эти слова указывают, что "Фауст" тоже в чём-то является видением и берёт начало из какого-то загадочного опыта, некогда открывшегося внутреннему зрению Гёте, которого не зря называли не только тайным советником по придворному чину, но и "тайным советником Природы".

Этот опыт, по словам поэта, очень давний. Но лишь через много лет для Гёте пришло время его выразить, хотя, казалось бы, молодой задор должен был подтолкнуть его сделать это раньше. Он даже спрашивает себя, не остыл ли этот задор. В конце концов, временная перспектива изменяется, и он снова погружается в далёкие картины:

Насущное отходит вдаль, а давность,
Приблизившись, приобретает явность.

пер. Б. Пастернака

С похожим случаем ранее столкнулся и выдающийся мистик XVII века Якоб Бёме, к произведениям которого проявлял глубокий интерес Гёте. Бёме подошел к созерцанию небесных тайн. "Истинное небо, которое есть наше человеческое собственное небо, куда отходит душа, разлучаясь с телом,.. .до сей поры было весьма скрыто от сынов человеческих и о нём высказывались различные мнения. Ссорились из-за него и учёные в своих многих странных писаниях и таскали друг друга за волосы, осыпая насмешками и поношениями; и тем бесчестили святое имя Божие и разоряли Храм его и оскверняли святое небо этими хулениями и враждою.

Всегда и всюду люди полагали, что небо отстоит от сей поверхности земли на много сот или тысяч миль и Бог обитает один на этом небе; и некоторые физики осмелились мерить эту высоту и сочинили диковинные вещи".

Бёме пишет, что и сам прежде считал единственным настоящим небом то, которое образует над землей и звёздами окружность, и что Бог Пребывает там один своим особым существом, управляя миром лишь силой Святого Духа. Такие представления привели его к глубокой печали. "А также взирал я и на малую искорку человека, какое могла бы она иметь значение пред Богом по сравнению с этим великим зданием неба и земли... и не могло меня утешить никакое Писание...". Но, наконец, по словам Бёме, дух его воздвигся к Богу и пробился через врата адовы, Он говорит, что его ликование в духе было таково, что он не в силах это выразить и может сравнить лишь с воскресением из мёртвых. В этом чудесном свете дух его проник зрением все существующее и скоро в этом же свете выросла воля "в великом побуждении описать существо Божие".