Отношения между бухгалтером и сотрудниками установились уважительно-дружеские; как-то сразу, без каких-либо усилий с ее стороны признали тетю Шуру и ребятишки, особенно младшие, — возможно, и потому, что в ней самой было что-то по-детски доверчивое. Разговаривали они с ней на равных, малыши послушно задирали носы, когда она, щелкая запором сумочки, доставала носовой платок. Наиболее же близко бухгалтер сошлась, подружилась с музыкальным воспитателем Софьей Maркеловной, — как та официально значилась в штатном расписании. Поначалу, вероятно, эта статная красивая старуха с пышными седыми волосами поразила ее тем, что была, оказывается, из купечества — сословия, о котором тридцатилетняя Александра Петровна знала по урокам обществоведения да по книгам; потом уже привлекла, полюбилась как человек. Она же, Софья Маркеловна, привязалась к ней, как привязалась бы, наверно, к собственной дочери, появись она у нее, и звала ее, как звала бы свою дочь, — Сашенька… Пожалуй, с одним только Уразовым, завхозом детдома, отношения у Александры Петровны сложились несколько натянутые, да и то никак не выражаясь внешне. Мужиком он, надо отдать ему справедливость, был пробивным, любое указание Орлова понимал с полуслова, мог, что называется, в лепешку расшибиться, но дело сделать. Одежда его и та как бы подчеркивала его напористость: никогда не служивший в армии, он всегда ходил в хромовых сапогах, галифе и кителе; с розового, как у мальчика, лица его небольшие глаза смотрели твердо, уверенно. Скрытую войну с ним Александра Петровна вела из-за оформления всяких документов, счетов — тут он, по своему темпераменту, а скорей всего по малому образованию, небрежничал; случалось, что некоторые его «филькины грамоты» бухгалтерия отказывалась принимать, Уразов возмущенно усаживался за писанину. До прямых стычек у них не доходило, директор умел тактично примирять бухгалтерский лед и завхозовский пламень; сотрудники детдома одобрительно посмеивались: такая кроха, и сумела прибрать к рукам самого Уразова.
Семья у Александры Петровны была небольшая: муж, слесарь автобазы, и пятилетний сынишка Коля. Александра Петровна нередко задерживалась на работе, — муж с сыном приходили встречать ее. Он, высоченный детинушка, усаживался у ворот, закуривал; сын, мужчина весьма самостоятельный, бежал разыскивать мать, случалось — пропадал, заигравшись с детдомовскими, и тогда уже мать отправлялась разыскивать его. Домой белоголового черноглазого беглеца вели за руки, — находя и в этом забаву, он подпрыгивал, крутился, как на трапеции. Иногда до центра шла с ними и Софья Маркеловна, ей-то вообще спешить было некуда.
Вот так же, по дороге, она и узнала однажды, почему Александра Петровна перешла в детдом — до этого она работала в райфинотделе.
— Сергей Николаевич уговорил, — рассказывала она, удерживая за руку нетерпеливого сынишку. — В райфо он частенько бывал. Присматривался, присматривался, а потом и предложил. «Переходите, говорит, к нам, Александра Петровна. Нам нужен не просто бухгалтер, — нужно, чтобы у бухгалтера душа была. У нас — дети. По-моему, говорит, вы — такая». Знаете ведь, как он убедить может! Скажет, взглянет — а ты с ним и согласишься. Да ведь еще предупредил, что на пятерку зарплата меньше. Пошла! С Герой вон посоветовалась, он говорит — бог с ней, с этой пятеркой, обойдемся…
Забегая к Софье Маркеловне — чем-нибудь подсобить либо просто проведать, Александра Петровна пытливо расспрашивала, как они, первые воспитатели, начинали, в каких условиях работали — впоследствии именно она и надоумила написать историю детдома. Вспоминая, Софья Маркеловна увлекалась сама, рассказывала, как спасали они ребятишек от сыпного тифа, как уходили последние монашки, как в начале тридцатых годов под Загоровым объявилась какая-то банда и по ночам во дворе детдома дежурили вооруженные милиционеры. Александра Петровна слушала, ахая, округлив от удивления и страха глаза, — более внимательной слушательницы и такой открытой непосредственности Софья Маркеловна, пожалуй, не встречала.
Три года спустя в семье Александры Петровны прибавилось двое ребятишек. Нет, она не родила их — просто они с Германом взяли на воспитание двойняшек, усыновили их.
Пятилетних Олю и Федю Брусиловых привезли в детдом летом из соседнего района — там в одном селе случился большой пожар. Когда занялся дом Брусиловых, мальчонка, набегавшись, спал, сестренка играла с подружками у двора. Люди, в том числе и мать двойняшек, были в поле; подслеповатый соседский дедок вынес перепуганного полузадохшегося мальчика, когда изба была полна дыму. Беда, говорят, не ходит в одиночку. Бежавшая впереди всех с искаженным от ужаса лицом Брусилова увидела неподвижно лежавшего на траве сынишку, судорожно глотнула, упала и больше не поднялась. Весной, в половодье, спасая трактор, погиб ее муж, отец двойняшек, — для одного сердца всего этого оказалось лишку.