Роман с феей

Сделав небольшое усилие, он вспомнил обстоятельства, предшествующие потере сознания. Видимо, он отключился после удара по затылку и его притащили в комнату охраны. А шевельнуться не может, потому что при ударе ему повредили какой-нибудь нерв или даже целую область мозга. От такой догадки Коленьке стало нехорошо, ему совсем не хотелось провести остаток жизни прикованным к кровати инвалидом. С другой стороны, память вернулась быстро, никакой амнезии и прочих посттравматических недугов не наблюдалось, так что скорее всего с мозгами порядок, и возможно, его укололи каким-то препаратом, чтобы обездвижить, хотя смысл такого мероприятия и вовсе ускользал от понимания. Не слишком ли много чести для забулдыги, пытавшегося стащить пару монет? В любом случае приходилось признать, что он здорово влип и, хуже всего, что не понимает, во что именно его угораздило вляпаться. Неясность ситуации усугубляла вся эта странная обстановка: тёмный массивный стол, канделябры, свечи. Не очень похоже на подсобку охраны, где Коленьке, кстати, доводилось бывать. Впрочем, и на любое другое помещение музея это походило мало. Когда он работал здесь, свечи имелись только в экспозиции, рассказывающей о соответствующем промысле. Да и те, надо думать, были бутафорскими. Кому и зачем понадобилось устраивать подобный интим? Скорее всего он вообще не в музее. А тогда где?

Он размышлял так некоторое время, бросаясь от паники к любопытству и попытке анализа положения, когда наконец где-то справа щёлкнул фиксатор двери, раздались едва слышные шаги, и в узком секторе его зрения возникла девушка. На вид ей было лет восемнадцать-двадцать. Стройная фигурка превосходно подчёркивалась вечерним зелёным платьем, светлые чуть рыжеватые волосы свободно падали на плечи и спину, и только узкий обруч диадемы не позволял им захлестнуть золотистой волной мраморный (как показалось Коленьке в свете свечей) правильный овал лица. Девушка двигалась мягко, но как-то излишне строго, точно балерина на сцене. Она прошла к креслу, что стояло напротив, через стол, соскользнула в него, будто стекла, и молча, тщательно, не торопясь, стала разглядывать Грачевского. В её взгляде не было и проблеска сочувствия к жертве, каковой, несмотря на явный залёт, ощущал себя Коленька. Немного презрения, чуток раздражения, но в основном взгляд был изучающим и оценивающим, причём оценка, судя по всему, склонялась к невысоким рангам. Зато сам Коленька, как бы презрев обстоятельства, разглядывал девушку не без удовольствия и диву давался открытию, что в охранных структурах встречаются такие молодые и симпатичные сотрудницы. Он даже пожалел на миг, что своим налётом на фонтан сорвал её с какого-нибудь полицейского корпоратива, или где там она могла расхаживать в подобном наряде? Утро давно наступило, но ведь сейчас любят гулять до упора и разъезжаются по домам только к полудню. Впрочем, барышня вовсе не выглядела уставшей или помятой, какими обычно бывают после ночного марафона. Тут же мелькнула мысль, а что, если она врач и была вызвана в связи с его сулящей инвалидность травмой, отчего Коленьку вновь охватил приступ паники, на сей раз короткий. Тем временем девушка закончила предварительный осмотр, и взгляд её стал взглядом кулинара, которому вместо элитной вырезки подсунули тухлятину.

– Можете положить монеты на ткань, – произнесла она приятным бархатным голосом, но неприятным тоном, точно бархат посыпали толчёным стеклом.

Коленька вдруг ощутил, что до сих пор держит проклятый улов в руках, то есть, получается, его не просто взяли с поличным, но так, с поличным в руках, и доставили на допрос. А ещё он понял с великим облегчением, что способность двигаться к нему вернулась. Во всяком случае, такая способность вернулась к рукам, и Коленька с удовольствием воспользовался оказией, чтобы избавиться от влажных ещё монет. Он высыпал их на кусок фланели, расстеленный на столе прямо перед ним как будто специально для этого случая, а расставшись с уловом, почувствовал, как сильно озябли руки, и принялся согревать одной другую. Кончики пальцев слегка покалывало, однако боль понемногу уходила. Он шевельнул головой для пробы и увидел комнату целиком. Собственно, кроме стола с креслами и двух канделябров, здесь ничего и не было. Стены покрывала драпировка из тёмно-зелёной ткани, которая слегка переливалась в свете свечей. Шёлк или что-нибудь в этом роде.

– Николай Родионович Грачевский, – зачитала девушка с нелепой розовой карточки, размером чуть больше стандартной библиографической. – Тридцать шесть лет. Безработный. Без определённого места жительства.

Голос её под конец фразы показался Грачевскому каким-то тоскливым, разочарованным, словно она рассчитывала, что фонтан обчистит миллионер, чемпион мира по боксу или на худой конец учёный-ядерщик, владеющий московской пропиской.

– Прошу прощения, барышня, но последний пунктик несколько некорректен, – счёл нужным вставить Коленька. – У меня имеется квартира. Правда, пришлось её сдать внаём по причине предпоследнего пунктика вашего обвинения.