Роман с героем конгруэнтно роман с собой

Такой встал перед седьмым «Б», наконец, кардинальный вопрос. Седьмой «Б» засопел, завозился и даже — вроде — примолк при его-то активности. «Чтобы быть добрее…» — шепотом догадалась Шумская, Люба, она на литературе мысли свои выражает исключительно шепотом, хоть на переменах вопит еще как. «Для красоты!» — вскричал с торжеством Гена Шлягин, этот шепотом не может, не тот темперамент. «Естественно. Красота, доброта. Но ведь и художник? и музыкант? А вот — именно поэт?» Опять седьмой «Б» слегка закручинился в мозговой работе. «Чтобы лучше видеть… Чтоб люди увидели…» — «Да, Марина. Близко. Но все-таки — именно поэт? Я вам случай сейчас расскажу. Мы как-то гуляли с друзьями за городом. Солнце! Снег чистейший. Лес. Дальше — овины какие-то. И чернота их тоже чистейшая. Красота! Мой друг говорит: „Ясность какая, даже глаза ломит. Как все это выразить? Какие слова найти?“ А я говорю — и искать ничего не надо, потому что уже найдено: „Прозрачный лес один чернеет, и ель сквозь иней зеленеет, и речка подо льдом блестит“. Слышите? Вслушайтесь! Ведь „прозрачный“ — значит не должен „чернеть“. Однако — чернеет. Все чувствуют, видят, но ведь большинство людей не может сказать: немота, мало слов, не те слова. А поэт пришел в мир и сказал. Вот для чего поэт! Все знают, а он один может сказать…»

Перемена.

Я иду за Маргаритой по школьному коридору, изо всех сил делаю вид, что я — сама по себе, что меня — нет вообще, жалею, шапки-невидимки как-то вышли из моды, я бы сейчас надела. Боюсь своим существованием спугнуть эту трепетную жизнь. Но ее не спугнешь. Представитель возлюбленного моего седьмого «А» волтузит в углу представителя той же организации, они сейчас друг друга задушат. Тот, которого крепче душат, кричит: «У тебя просто нет нравственной основы, понял?!» По одному этому воплю сразу определишь, чьи — ученики. Я и на улице их теперь различаю, уже от метро. Мне уже от метро ребячий поток в районе нашей школы кажется особо осмысленным и всякий раз эта их, может уж — мнящаяся мне, одухотворенность бьет меня в самое сердце. Думаю — как же им повезло! Думаю — как же это другим иногда не везет! Почему — так редко везет? Так немногим?

Проследовала навстречу степенная — журавлиная — пара, приватно склоненная друг ко другу и чуждая мышиной возне низших сословий школьного возраста. Десятиклассники. Привычное мое ухо успело однако донести до меня: «По-моему, скоро я про себя смогу с полным правом сказать, как Гёте говаривал: „Не знаю, где кончается мой скептицизм и где начинается небо…“» Солидно так. И понимающий хмык в ответ. И дальше проследовали. Тоже видать сразу — чьи. Я бы цитату, пожалуй, проверила — из спортивного интереса, есть во мне эта вредность, но Гёте я знаю слабо, не им — чета, не знаю, где этакое и глядеть. Ладно, поверим на слово.

Мимо несется шустренький шестиклассник. Резко затормозил. «Маргарита Алексеевна! А развитие культуры имманентно развитию человечества?» — «Нет, конечно». — «Я так и думал». Пронесся дальше. Я только рот раскрыла — ни черта себе, шестой класс! Я этих слов и в университете не знала. Это, по-моему, даже перебор. В это никто даже не поверит. Мне глубоко безразлично, поверит кто-то там или нет. Каждый видит и слышит лишь то, что он готов увидать и услышать. Жизнь же — разнообразна, в этом ее и сила. А шестиклассник спросил и пронесся, против этого не попрешь.

Возле учительской навстречу Маргарите шагнул добровольный дежурный по этому, значит, сегодня посту из ее десятого «А», мальчик высокий, очкастый, неторопливый и основательный: «Можно посоветоваться?» — «Конечно, Стасик». — «В шестом „Б“ девочки опять плачут…» И замолк, очень неторопливый. «Какие, Стасик?» — «Неля Богданова и Марьянка…» Снова замолк. На уроке, когда Стасик отвечает, от класса требуется завидное терпение. «Хорошие девочки. А чего они плачут?» Тут — мгновенно: «Опять Лапиков. Он девочкам опять под юбки заглядывает…» — «Нужно с ним поговорить. Он не дурак. Спросить, он что; колготок не видел?» — «Уже говорили…» — «Значит поговорить, чтоб понял. Я вас, Стасик, перестаю узнавать». Стасик замялся. «А если, Маргарита Алексеевна, врезать ему?» — «Шестой класс!» — «Девочки плачут, Неля Богданова и Марьянка». — «Ладно, — решила Маргарита, — сама сегодня поговорю». — «Вернее бы — врезать…» Очкастый Стасик чуть отодвинулся в сторону, явно неудовлетворенный, освободил для нас путь в учительскую…