Роман с языком, или Сентиментальный дискурс

Как это ни грустно нашему брату признать, филологическая эпоха кончилась. Не навсегда, конечно: через пару жизней, может быть, и нагрянет следующая. Но вот сейчас, когда я пишу эти строки, а вы пишете свои, уже наступила эпоха антропологическая, когда надо заново понимать человеческую природу, и думать при этом придется не языком, а головой. При участии души, если таковая имеется. Языку же выпадает труднейшая работа по обретению нового баланса между разумом и чувством, по обозначению природных связей, открытых на этом пути.

XXXII

Наверное я циник, коли Настина «профессия» ни разу не вызвала во мне шока или хотя бы отталкивания. Судя по всему, после второй нашей встречи к ее телу кроме меня имел доступ разве что психованный Егор — и то вряд ли: не поклонница она мужских истерик и секса в наручниках, да к тому же со связанными ногами. «Жила» она с молодым бандитом в последнее время в самом первичном и буквальном значении этого глагола. Ну, а потом ко мне перебралась, навсегда, надеюсь. Денег, уезжая в Вену, я все-таки сколько-то ей оставил: получил как раз за допечатку учебника, причем на этот раз спускать эту сумму в салоне Зухры не было ни малейшего намерения. Другое дело, что такой гонорар сама Настя могла заработать, вернувшись туда, за одну смену. Всякий профессионал падок на лесть, на разговоры о его незаменимости и т. п. А ну как Настя поддалась на восточные комплименты и согласилась поддержать коллектив в трудную минуту… Хотя она и непохожа совсем на одноименную героиню пьесы Горького «На дне», — во мне, в моем статусе, увы, есть сходство с Бароном, который разъезжает в «карете прошлого» и живет несчастной девушкой «как червь яблоком».

Такие вот банальные реминисценции донимают меня по дороге из аэропорта. Дома ждет меня сюрпризик мой медноволосый в новом экстравагантно-коротком, белом с блестками платьице, да и почти в новой квартире: древние портьеры сменились, большая комната Перегорожена новым диваном, как в интерьерах западных фильмов. На столике передвижном легендарное шабли. Почему-то я мрачнею, а Настя спокойно так повествует:

— Меня тут классно трудоустроили.

— Кто?

— Соседка наша с тобой, со второго этажа, под нами.

Поскольку за двадцать лет мне не удалось ни разу залить эту даму водой, да и танцев на ее голове я также не устраивал, то наши отношения были всегда сугубо добрососедскими, то есть: «Доброе утро! — Добрый день! — Добрый вечер!» — весь тезаурус из трех существительных и одного прилагательного. Ну-ну…

— Звонит как-то она в дверь, с цветами и извинениями: «Пардон за вторжение, но мне необходимо с вами поговорить. Я обнаружила на лестнице между вторым и третьим этажом сильное биополе. Потом заметила, что его интенсивность совпадает с запахом определенных духов. Потом установила, что так пахнете именно вы…»

(Ну, духи-то не такие уж уникальные — «Дюн», я же сам их Насте подарил, исходя скорее из названия. Дело в том, что Настино тело пахнет дюнами — морской свежестью в сочетании с разогретой солнцем сосновой хвоей. Но этот аромат можно уловить только при очень прямом и тесном контакте.)

— «Сначала я пользовалась вашим биополем для себя. Если огорчение какое или давление прижмет — выйду на лестницу, и полегчает. Однако теперь вы мне нужны для дела. Недалеко отсюда начала работать небольшая частная школа. Это сложные дети сложных родителей. Они обеспечены всем, кроме покоя: постоянная угроза киднэппинга, страх. Мы бы вам предложили подготовительную группу и первый класс». Я подумала и говорю: «Я не против, тем более у меня и диплом есть». Она так улыбнулась: «Ну, диплом нас меньше всего интересует. Тысяча двести в месяц вас устроит?» Так что работаю теперь: утром уроки, потом продленка. Сейчас удалось вместо себя одну девушку оставить, чтобы тебя встретить.

Да, на педагогическом поприще она меня явно обставила! А я-то вчера наивно чувствовал себя богачом, меняя перед отъездом на доллары две банкноты необыкновенной красоты с портретом Моцарта: австрийцы этого композитора действительно ценят высоко, в сто раз больше, чем Фрейда, портрет которого на скромной пятидесятишиллинговой купюре я смог даже вывезти в качестве сувенира… Не сдержав профессиональной ревности, задаю хамский по сути вопрос:

— А дополнительных услуг от тебя там не требуют?

Настя так грустно, по-взрослому на меня смотрит, что мне сразу стыдно становится:

— Да я в том смысле…

— Смысл я поняла. Проституция, Андрюшенька, отнюдь не лучший способ заработка, даже в материальном отношении. Анекдот «Повезло мне, повезло» сочинили люди, не бывавшие в борделе даже в качестве клиентов. Так что ты мог чуть-чуть лучше в этом разбираться. Теперь о школе. Папаши моих детишек даже взгляда грязного себе не позволяют. Ко мне обращаются: «Анастасия Валерьевна». Не потому, что воспитанные, а потому, что отцовские чувства сильнее всех прочих. Понимаешь?

— Понимаю. Хотя бы потому, что к тебе сильное отцовское чувство испытываю, правда, с примесью некоторых прочих.

Эта реплика приходятся Насте по вкусу, настроение ее вмиг меняется.