Роман с клоуном

- Я тебя никогда не брошу, Саш, - слезы навернулись на глаза, и он обнял меня так, словно это мне предстояло важное решение, и это он мне помогал, поддерживал.

- Ты себе не представляешь, как мне страшно, Жень. Впервые в жизни я не спал всю ночь. Меня тошнит и трясет. Надеюсь, мой ребенок никогда не узнает об этой минуте слабости. Со стыда сгореть можно.

- А мне кажется, что тебе стоит рассказать ему или ей об этом потом, лет через восемнадцать. Чтобы он понял, некоторые решения даются мучительно тяжело, и иногда никто не подскажет, какое из них верное. Приходится слушать сердце. И пускаться во все тяжкие, имея за пазухой лишь надежду.

- Ты себе представляешь, что сейчас начнется?

- Война, - спокойно произнесла я.

- Почему именно ты поверила в меня? Из-за Фила?

- Фил наделал много ошибок, и как никто знает, как сильно хочется иногда получить новый шанс. Поэтому он раздает их направо и налево. И его пример заразительный, - подмигнула я. – Поехали?

- Да. Мария Леонидовна думает, что я привезу деньги и билеты. Я боялся, что если скажу правду по телефону, она не захочет даже открывать дверь.

- Что ж. Будь, что будет. Помни: я лишь поддерживаю. Стою за твоей спиной, если тебе станет дурно – подхвачу под руки, в этом не сомневайся. Но сделать все ты должен сам.

Сашка решительно кивнул. Сегодня он надел прямые классические джинсы, мокасины и белую рубашку. Волосы пригладил, тщательно побрился. Он старался, и это внушало надежду. Я крепче вцепилась в руль. Страх стучал в висках и холодил позвоночник, а материнский инстинкт твердил, что нужно помочь этому мальчику стать взрослым мужчиной. Поддержать в трудную минуту. Сейчас мне казалось, что роднее Сашки никого нет, и я действительно собиралась сражаться за него, слепо веря в этого ненадежного, безвольного, исчерпавшего все лимиты доверия пацана.

А еще я четко понимала, что не уеду из города, как бы тяжелы ни были последствия затеянного предприятия. Хватит бегать. Я должна быть там, где нужна больше всего.

Катька жила в обычной старой пятиэтажке, которую построили так давно, когда еще не делали лифты в панельках. Двор неухоженный, заросший, с несколькими сиротливыми не доломанными качелями. Самые стойкие, видимо. Невольно я прониклась уважением к этим беднягам и хищно прищурилась: что ж, посмотрим, удастся ли сломать Сашкину решимость. Лицо мальчика горело, всю дорого он молчал, что-то обдумывал. Тощий, сутулый, угловатый, - семнадцатилетний, не иначе.

Подниматься пришлось пешком аж на пятый этаж. Подъезд оказался чистым, не вонючим, но исписанным всевозможными пошлыми надписями, безрезультатно забеленными на несколько раз. Представляю себе, как сильно Катька хочет выбраться из этого дома, района, города. Непростое дело мы затеяли. На секунду перед глазами появилось лицо Бориса, в голове пронеслись его не лишенные логики рассуждения. Но Сашка упорно шел вперед, а я следом. На пятом этаже мы оба слегка запыхались.

Он улыбнулся мне и позвонил в дверь. Открыли быстро, на пороге стояла невысокая, болезненно худая женщина лет сорока. Уставшая, растерянная, с собранными на затылке светлыми волосами и с уже прилично отросшими седыми корнями. Бедная, измученная, опустошенная. Взгляд умных глаз прожег сначала меня, потом Сашку. Женщина отступила, пропуская гостей в квартиру, где аппетитно пахло свежеиспеченным хлебом. Из дальней комнаты высунулась Катька, следом две девочки примерно десяти и пяти лет, - все три поразительно похожи на мать.

- Меня зовут Евгения. Я друг Сашиной семьи, - представилась я, отвечая на вопросительный взгляд женщины.

- Мария Леонидовна, доброе утро, - невесело улыбнулся Сашка.

- Здрасьте, - проговорила Мария Леонидовна, уперев руки в бока и окидывая меня быстрым цепким взглядом.

- Мы пришли поговорить, - твердо сказала я.

- Не о чем уже давно. Надо было раньше этим заниматься, но вы нашли дела поинтереснее, - процедила он. Катька разрыдалась и скрылась в дальней комнате.

- Мария Леонидовна, деньги мы принесли, - я достала из сумки толстый конверт, набитый наличными. – Но прежде, чем отдать вам их, мы бы хотели поговорить. Дайте Сашке десять минут, пожалуйста. Чтобы потом никогда ни о чем не жалеть.