Роман с кокаином

Более конкретно описана частная московская гимназия. Автор использовал реальные имена ее директора, Рихарда Францевича Креймана (переиначив в Рихарда Себастьяновича Кеймана), и двух преподавателей, фон Фолькмана и словесника Семенова (сохранив их без изменений). Но буржуазный характер гимназии Креймана роднит ее и с Тенишевским училищем, которое Набоков окончил в 1917 г. В «Других берегах» Тенишевское училище описано бледно. Больше сведений дают устные воспоминания Набокова, записанные его биографом Эндрю Филдом. Головкой класса, вспоминает Набоков, был богатый еврей Самуил Розов; ему противостоял не менее богатый сын владельца транспортной компании, некий П… Вспоминает Набоков также милого толстяка армянина, ленивого и обаятельного Савелия Киянджунцева… не нужно быть слишком угадливым, чтобы распознать в этих соклассниках тройку учеников, описанных в «Романе с кокаином»: здесь «головку класса» держит еврей Штейн, сын богатого меховщика, живший «во дворце с мраморными лестницами», после революции, как и Розов, уехавший за границу; его по временам «допекает» русский ухарь, простоватый и развратный Егоров (Яг), сын казанского предпринимателя; их обоих оттеняет рослый, добрый армянин Такаджиев, бездельник и вечный троечник… Добавим, что среди одноклассников Набокова были и такие, которые стали после революции комиссарами (как Буркевиц в романе).

Но, может быть, особенно поражает ономастическая схожесть героев «Романа с кокаином» с героями не только «Подвига», но и других романов Набокова. В обоих произведениях главная «роковая» героиня названа Соней. Имя Вадима мы встречаем в «Подвиге», где оно принадлежит второстепенному персонажу, но в последнем англоязычном романе Набокова «Look at the Harlequins!» оно возвращено главному герою, одному из бесконечных двойников автора. Более того, выбор имени Вадим Набоков объясняет тем, что в быстром русском произношении его собственные имя и отчество «Владимир Владимирович» становятся «разговорно сходными с именем Вадим». Имя Нелли встречается во всех трех нами поименованных произведениях. Имя главной героини «Романа с кокаином», Соня Минц, фонетически близко имени героини «Дара», Зины Мерц. Именем Зины названа невинная жертва развращенных нравов Вадима. В «Паршивом народе» имя прокурора Синат предвещает имя будущего подсудимого «Приглашения на казнь», Цинцинната, и т. д.

Эти совпадения и перестановки имен и ситуаций могли бы быть следствием подражания, если бы не были характерны для шахматной манеры писать Набокова. Четче, чем у других авторов, в его романах встречаются схожие герои, схожие ситуации, но всегда со смещением, с переменой в комбинациях, по принципу шахматной игры: та же фабула, но в других сочетаниях. Не так ли отношения Вадима с Соней напоминают одновременно отношения Мартына с Аллой Черносвитовой (и там и тут возлюбленные замужем, а мужья их на редкость похожи), но и отношения того же Мартына с Соней Зилановой…

* * *

Вера Набокова, не принявшая нашей гипотезы, утверждала, что Набоков «в жизни своей не касался кокаина», чему мы охотно верим. Ведь совершенно очевидно, что роман написан не разрушенным кокаинистом, сошедшим с ума (каким рисуют Марко Леви), а человеком, обладающим полным контролем над своей творческой фантазией. И не менее очевидно, что если Набокову-Сирину приходилось бы в жизни испытывать все описанные им состояния, то он был бы заодно и убийцей, и самоубийцей, и мошенником, и сумасшедшим и т д.

Но тема кокаина занимала Набокова с самого начала его творческого пути. В раннем рассказе «Случайность» — напрочь забытом Набоковым, пока его в 70-х годах не разыскал Эндрю Филд, — изображается самоубийство кокаиниста: «Алексей Львович Лужин, разлученный с женой, оставшейся в России, служит лакеем в столовой германского экспресса. Жизнь его опустошилась. Он не знает, что в том же поезде едет наконец его жена, и, после последней „понюшки“, кончает с собой». В рассказе единственная предсмертная «понюшка» описана кратко (15 строк), но примерно в тех же выражениях, что и в «Романе с кокаином». Лужин живет как «на железных качелях», у Масленникова — и жизнь, и философия определяются качелями; «падения и взмахи» у Лужина, у Масленникова — резкие колебания блаженства и ясности в моменты опьянения, злобы и отчаяния в моменты отрезвления.