Роман с Любовью

Он на мгновение замер, глубоко вобрал в себя воздух, потому что сердце отчаянно застучало, а дыхание сбилось, словно Романа со всей силы ударили под дых. Только потом медленно, очень медленно стал поворачиваться к ней, все еще не поверив до конца в то, что голос Любы, голос его «серой мышки» из районной библиотеки не мираж и не слуховая галлюцинация.

Она стояла на пороге. Тоненькая. Строгая. И в то же время ранимая. Прическа волосок к волоску, дорогие туфли, плащ… Нет, и в дизайнерских шмотках она выглядела для него, словно богиня, сошедшая с небес. И все же в простой одежде, простая смертная Люба была ему роднее.

«Только бы все не испортить… Только бы все не испортить и найти те самые, очень нужные слова…» — пульсировала в голове мысль.

И что же он сделал? Как всегда… Облажался по полной!

— Ты? — хрипло спросил Роман.

— Я. А ты еще кого — то ждал? — и вроде спросила довольно просто, даже где — то равнодушно, а сарказм чувствовался.

Раньше Люба такой не была. Раньше ее переполняла нежность, а сейчас… Отчаянье? Жестокость? Желание наказать и сделать больно? Глупенькая, маленькая мышка. У нее бы это отлично получилось даже одним взглядом. Сложно сбить с ног того, кто уже лежит.

— Ждал… — ответил Тимуров и тут же себя обругал. Надо же быть таким идиотом! Что несет? Что мелет? — То есть, я хотел сказать, что я тебя ждал, Люба…

Она повертела в руках черную кожаную папку, глаз на него так и не подняла, но спросила:

— Войти можно?

— Да — да, конечно, — затараторил он. — Присядешь? Заказать чай? Может, кофе?

— Я пришла отдать тебе вот это, — Люба открыла молнию на папке и протянула ее Тимурову.

— Что это? — спросил он, хотя все прекрасно знал. Он сам подписывал все документы, о передаче своего бизнеса Шелову.

— Отцу не нужен твой бизнес, Рома. Он тебя отпускает, — чуть улыбнулась Люба, но глаза… ее глаза по — прежнему остались грустными.

Вот так просто? Отпускает и отдает то, что мог бы взять без суеты и усилий? Шелов? Стареет… Или?.. Где — то в глубине души зажглась надежда. Она засияла так ярко, что Тимуров на миг зажмурился, но все же отважился на мучавший его вопрос:

— А ты? Ты, Люба, меня отпускаешь?

Он вглядывался в ее лицо и ничего… абсолютно ничего там не находил, ни следа былого чувства, только печаль, волнение и еще что — то такое, что он просто не мог себе озвучить, потому что это ранило и фактически убивало его. Люба боялась. Люба. Боялась. Его.

Вдруг она тряхнула головой. Ухоженные, уложенные в прическу локоны подскочили, красиво рассыпавшись по плечам, а ее взгляд стал колючим.

— Сядь, Рома. — И когда он сразу не последовал ее приказу, повторила: — Сядь! И забери у меня, наконец, эту чертову папку! Я устала ее держать.

И… О, боги! Тимуров, как в гипнотическом трансе, выполнил все, что Люба ему сказала.

— Прежде, чем ты кое — что прочитаешь, я отвечу на первую часть твоего вопроса, — продолжила она. — Мне никогда не были нужны твои деньги. Даже когда я в них отчаянно нуждалась. А теперь читай то, что лежит сверху. Ну же, читай!

Тимуров достал нотариальный бланк и пробежался глазами по тексту. «Я, Шелова Любовь Ивановна, находясь в здравом уме и твердой памяти, настоящим заявляю, что отказываюсь от наследства моего отца Шелова Ивана Аристарховича в пользу…». Дальше был напечатан адрес одного из фондов помощи онкологическим больным, но это уже почти не волновало Романа, он ошарашено смотрел на Любу.

— Почему?.. — спросил Тимуров. — Почему ты это сделала?

И «серая мышь» вдруг знакомо улыбнулась. В комнате стало светлее: то ли от ее улыбки, то ли оттого, что тучи, наконец, рассеялись, и выглянуло робкое сибирское солнце. Не важно. Но на душе у Романа потеплело.

— Почему, Люба? — в третий раз повторил свой вопрос он.

— Какой же ты… дурачок, Тимуров, — она покачала головой. — Ты знаешь, что мне не нужны твои деньги, а я нет. Я не отказываюсь от тебя, Рома, слышишь? Хочешь меня? Бери вот так, без всего, а не хочешь…

— Ненормальная… — прорычал он, бросив папку на стол.

Он сгреб девушку в охапку, пересадив к себе на колени, уткнулся носом в ее светлые волосы, вдохнул и, кажется, только тогда стал хоть как — то приходить в себя.

— Глупенькая моя… Маленькая… мышка моя… — шептал он. — Я бы взял тебя даже голую, босую, с улицы…

— Голую? — она завозилась и попыталась отстраниться. — Пусти!

— Люба… — Роман вновь испугался. Черт! В который раз за эти несколько дней! Да у кого же хватит сил вытерпеть все превратности, что приготовила ему судьба?! — Прости… Ляпнул, не подумав!

Тимуров разжал руки, а Люба выпорхнула, словно птичка из силков и встала напротив него. Роман гулко сглотнул, потому что… О, такого взгляда у своей мышки ему еще не приходилось видеть. Тигрица! Не меньше!

И, к своему стыду, он понял, что ему нравятся такие перемены, а такая Люба заводит еще больше, кружит голову, как старый выдержанный коньяк и так же пьянит.

— Голую… — повторила Люба и распахнула плащик.

Черт… Кроме тонкого дорогого белья на этой плутовке больше ничего не было.

— Ну, что же ты, Тимуров, хотел голую — бери! — манила она.