В эту пору моя Душа почти не говорила со мной. Она иногда появлялась в поле моего зрения, обычно с правой стороны, и, раскачиваясь, как в гамаке, на своих прозрачных крыльях, молча наблюдала за мной.
Я, хотя и замечала ее присутствие, часто не обращала на нее внимания, и, похоже, ее это нисколько не огорчало. Лишь иногда Душа перелетала ко мне поближе и, ущипнув меня за бок, тихо говорила: «Глянь-ка!» Я смотрела в ту сторону, куда она мне указывала крылом, но никогда ничего интересного не видела.
Она была немного странная, моя Душа.
Мы жили с ней как-то параллельно, и совсем не мешали друг другу.
Каждое утро мама приводила меня в детский сад, доставала из шкафчика сменную обувь и терпеливо ожидала, когда я самостоятельно переобую сандалии. Затем она целовала меня в лоб и со словами «будь умницей» подводила к воспитательнице, которую звали Идея Степановна, и, каждый раз обещая скоро вернуться, исчезала до вечера.
Детский сад вызывал у меня чувство стойкого отвращения запахом манной каши и рыбьего жира, который заставляли пить по столовой ложке перед обедом всех детей без исключения, полагая, что этот бесценный продукт чудесным образом укрепит здоровье чахлых дошколят.
Моя Душа никогда не переступала порога этого здания, она провожала меня до крыльца, а потом улетала вверх, не говоря ни слова. Может быть, потому в детском саду я часто плакала от одиночества? Мои слезы приводили в бешенство Идею Степановну, и она, скривив рот, накрашенный помадой кровавого цвета, шипела: «Анжела! Замолчи сейчас же!»
Но иногда со мной происходили и приятные вещи. Это случалось обычно под Новый год и когда выпадал первый снег, а он иногда выпадал в октябре, – я каждый день просыпалась в ожидании чуда.
А чудо всегда приходило внезапно.
В тот день папа достал с нижней полки шкафа аккордеон! Откуда взялся этот инструмент в нашем доме, я не знаю. Аккордеон был небольшой, как назвал его папа – «четвертинка», но какой же красивый! Синего цвета, с перламутровыми вставками, с тремя регистрами, цветными кожаными мехами, с надписью на нерусском языке, короче, с ума сойти, какая прелесть! Но самым большим чудом оказалось, что мой папа умеет на нем играть! Душа, конечно, тут же оказалась рядом, справа, натянулась, как струна, молитвенно сложила руки и замерла. И полилась музыка – невероятно красивая, печальная, щемящая.
Я закрыла глаза и слушала, слушала, слушала…
Маленькая комната в моем воображении превратилась в теплое, бескрайнее, сверкающее небо. И я плыла по этому небу, как по морю, и волны печальной музыки накрывали меня с головой, и я задыхалась, но все равно плыла, плыла и слушала, слушала…
Потом все закончилось. Папа стянул мехи, снял с плеча аккордеон и поставил его в шкаф на нижнюю полку. В комнате пахло ванилью. Я даже не стала поворачивать голову вправо, чтобы взглянуть на Душу, я и так знала, что на ее щеках застыли маленькие хрустальные слезки.
4
Я поняла, что люди не видят ангелов. Или не хотят видеть?
Нет. Просто не видят.
Это открытие меня потрясло. Я как-то попыталась говорить об ангелах с мамой, но она сердито посмотрела на меня своими зелеными глазами и строго сказала: «Не выдумывай! Ты все равно пойдешь в сад».
Душа тут же подлетела и ущипнула меня за бок:
– Не глупи!
– О чем ты?
– О том! Ты хочешь стать такой, как все? Тогда не говори мне, что ты не любишь рыбий жир, тогда не говори мне, что ты хочешь такие крылья, как у меня, тогда не говори мне, что смерти нет!
– А что, разве смерть есть?
– Как для кого, – Душа сердито повела плечом и накрыла голову прозрачным крылом, давая понять, что не желает больше со мной разговаривать на эту тему.
С этого момента я попыталась наблюдать за ангелами более внимательно, но отчего-то мои заинтересованные взгляды сердили ангелов, и я поняла, что ангелы не терпят пристального внимания к себе. Они чувствуют себя спокойно, когда никто не отвлекает их пустым любопытством, но, если кто-то действительно нуждается в помощи, ангелы с радостью помогают любому, а человек почти всегда уверен, что всего сумел добиться сам. Удивительно! Но это случается на каждом шагу!
Только что прошел слепой дождь, и небо разделилось на две части: темно-лиловую и серебристо-лазоревую. Воздух стал настолько чистым, что казалось, в легких лопаются тысячи лимонадных пузырьков, и оттого неудержимо хотелось прыгать, махать руками, кричать и громко смеяться.
Я подняла голову вверх и увидела, что перед открытым окном на втором этаже, как встревоженные птицы, летают ангелы. Я замерла.
В эту же секунду двор огласил жуткий женский крик:
– А-а-а! Помогите! Убивают! И мужская брань:
– Убью, сука! Проститутка!
И в окно, стукнувшись о фрамугу, разбив вдребезги оконное стекло, вылетела массивная деревянная табуретка.
Не прошло и минуты, как во дворе собралась небольшая толпа зевак во главе с толстой Соней. Люди с нескрываемым интересом глядели вверх в надежде не пропустить подробности «надвигающегося смертоубийства», а Соня, хлопая себя по толстым ляжкам, орала на весь двор:
– Люди добрые! Да что ж это делается? Опять Васька Катьку убивает!