— Я люблю жену, — хриплю, пытаясь в чем-то убедить.
А надо?
— Я понимаю.
— Она…
— Ну-ну? — подначивает, призывая к продолжению разговора.
— Не могу… Пожалуйста… Не надо…
Талантливый репродуктолог убралась отсюда, как и обещала, через полчаса, сперва вызвав такси и вытащив у меня из лап бутылку, от содержимого которого сейчас вращается жуткая пурга в моих мозгах и тянет обложиться чем-то мягким, чтобы при обязательном соприкосновении с земной твердью шишек не набить на задницу и макитры от жёсткого удара случайно не лишиться.
Таращусь на картинку, транслируемую без задержек на экран планшета, установленного у меня на бёдрах, которые я подтянул к груди, согнув под прямым углом в коленях.
«Привет!» — рисую пальцем по призраку в ночи, блуждающему по нашей спальне, зевающему сладко и что-то даже напевающему.
Тонкий образ, укутанный в розовую шёлковую пижаму, чьи шортики то и дело забираются к пританцовывающей жене в нежную промежность, снует туда-сюда, перебирая монотонно, уже на протяжении двух часов, разложенные на неразобранной кровати вещи. Паштет играет с поворозками домашнего сарафана, повисшего жалкой тряпкой на подлокотнике мелкого дивана. Ольга суетится по хозяйству и слежки, видимо, не замечает.
Камеры установлены везде. Везде, кроме санузла и ванной. Когда-то в прошлой жизни, вероятно, я спрятал нас, сжав в ладони объектив и прекратив слежение за покупателями в примерочной магазина мужской одежды, в котором нас настигла неожиданная новость о смерти её мамы. Прошло пятнадцать лет, и я стал личным соглядатаем собственной жены, а ведь тогда отчаянно топил за честность, соблюдение личных границ и прав свободного от слежки человека.
Глава 16
Белоснежные лепестки с зелёной кромкой. Индивидуальный узор упругого бутона. Обрезанные шипы и тонкий стебель с минимальным количеством фигурных листков. Чарующий аромат и строгая по исполнению упаковка. Грубая бумага. Песочный цвет и синтетическая лента в тон, удерживающая нечетное количество стволов горделивых маленьких цветов в определенном порядке. Моя Лёля обожает розы! Поэтому надеюсь, что подобный знак внимания мимо не пройдёт.
Два дня разлуки. Два беспокойных дня раздельной новой жизни. Два слишком трудных дня незаконных, глупых, непрерывных наблюдений за тем, чем занята моя жена, когда спокойна, почти умиротворена и находится, как говорится, в собственной стихии, сохраняя случайно обретенный баланс и не тратя на меня, как на упрямую и глупую скотину, драгоценный, с большим трудом восполняемый жизненный ресурс.
Оля любит йогу. Черт возьми, а я не знал. Фиолетовый спортивный коврик и свободная белая одежда — на сегодняшний день открытие под номером один.
Что ещё? Пожалуй, лёгкий ужин за три часа до умопомрачительного по исполнению прохода в спальню, в которой на моей подушке терпеливо ждёт её раскинувшийся живой дугой Паштет. Кстати, зверь довольно-таки странно себя ведёт, когда жена гладит спину, щекочет худенькие кошачьи щёки и целует в лоб, словно благословляет на великие свершения. Котенок мурлычет и нахально щурится, будто издевается над тем, кто интимное кино наблюдает с помощью скрытой камеры. Помню, как хозяином ходил за мной, пока я прятал «электронный компромат», трамбуя маленькие гаджеты между подвесных кухонных полок, среди безделушек на комоде, между книг в здоровом стеллаже, находящемся в просторном коридоре. Шпиговал квартиру запрещёнными приборами от всей свой гнилой души. Как же повезло облезлому засранцу: обрёл кров, чистую постель, персональный уход и… Её любовь, её тело и тёпленькое место рядом — пушистая тварина спит с моей женой! Дай-то срок, и всё, конечно, переменится — я вернусь и скину шерстяного с трона, на который он забрался, не прилагая для этого никаких усилий.
Отсвечиваю возле подъезда около сорока минут. Подперев поясницей правое крыло, бережно вожу пальцем по улыбающимся бело-зелёным головкам цветов, сладко дремлющих в крафтовом «выписном конверте». А Лёлик что-то не торопится на выход. Испытывает и так небезграничное терпение. Заставляет ждать. Провоцирует. Напрашивается на скандал. Желает насолить, наказать, заставить? Вынуждает «Ромку» ревновать?
— Привет, — и вот я скалюсь, как физически притрушенный кретин.
Жена, повиливая бёдрами, упакованными в чересчур широкие, почти воздушные брюки небесно-голубого цвета, двумя пальцами поправляет упавшую с ключицы тонкую бретельку лёгкой белой майки и приближается ко мне.
— Привет, — повторяю громче и, оттолкнувшись от машины, выпрямляюсь перед вплотную подошедшей ко мне. — Давай, — протягиваю руку к переноске, в которой сидит Паштет, определённо недовольный незапланированной поездкой на природу, — я помогу. Оль?
Она заводит клетку себе за спину и таращится, будто видит в первый раз.
— Ч-ч-что случилось? — вынужденно опускаю руку, в которой сжимаю приготовленный для неё розовый букет.
— Ничего, — склонив голову, прячет взгляд, и почему-то с интересом или опаской осматривается по сторонам.
— Лёля? — чётко следую за её движениями головой. — Ч-ч-что происходит?