Роман с Полиной

Я вошел в номер; Володя и подруга из Днепропетровска спали, нежно обняв друг друга. Володя в принципе хорошо смотрелся с женщиной, у него было мужественное лицо, могучий торс, а отсутствие низа было прикрыто фирменным одеялом с маяками и волнами. Я уснул в соседней комнате на диване. Мне снился ужасный сон, я ничего не видел, но ощущал, будто меня что-то сильно давит и будто все, что ничто, говорит: «сам будешь нуль… сам будешь нуль… отдай то, что есть…» Я проснулся и увидел огромную, грязную, мерзкую ворону. Она, как человек, стояла в углу и улыбалась.

Мы приехали в Москву нагулявшимися и загорелыми. Я старался не вспоминать Полину и может быть от этого думал о ней целыми днями. Володя передвигался теперь на отличной немецкой каталке с электромотором, мы прозвали ее «Мерседос». Ее подарил ему старый безногий немец, когда уезжал из Ялты. Оказывается, ему оторвало ноги в Крыму, под Севастополем, когда ему было столько же лет, столько же месяцев и столько же дней, сколько было Володе, когда оторвало ему в Абхазии. На этой почве они крепко сдружились. Теперь Володя про нее говорил, для парада она, конечно, годится, а милостыню в ней хрен кто подаст. У немца не было, возможно, такой проблемы, а у Володи была — его пенсии по первой группе инвалидности при самом скромном образе жизни могло хватить только на три дня, а в месяце их тридцать.

Я отвез Володю и поехал домой. У пруда с перевязанной рукой, подвешенной к шее, гулял Леха с «пидераской» под мышкой.

— Чего с рукой? — спросил я его.

— Бандитская пуля, — вполне счастливо ответил Леха, как в каком-то фильме. — Что-то давно не было видно?

— Спецзадание, — ответил я.

Леха загоготал. Подъехал пацан на «восьмерке», Леха, не стыдясь меня, продал ему три пакетика, вынув из «пидераски». Я посмотрел ему в переносицу, там была впадина, очень удобное место, чтобы посадить сюда пулю.

— Порошок? — спросил я.

— Ге р Герыч, — ответил Леха. — Попробуешь? Проба бесплатно — за счет фирмы.

Дома никого не было, мои родители уехали в шоптур в Сингапур. Мама оставила паническое письмо: «Сыночек, остепенись! Папа плачет, к нему два раза ночью вызывали скорую…» Опять вернулась ко мне моя постылая жизнь, я вспомнил, что мне опасно сюда приходить, меня могут ждать с ножом и битой, да еще невинные дети гор, которым я сдал квартиру «полковника» и получил аванс. Рядом с маминым письмом лежало решение суда, которое было принято за моим отсутствием. Мне присудили три года условно за старуху, поскольку открытый осколочный перелом голени есть ранение, которое в момент нанесения является особо опасным для жизни. Еще мне дали штраф в пять тысяч рублей за неуважение к суду и счет-калькуляцию за ремонт «мерседеса» в пять миллионов с копейками, что составляло на ту пору больше семи тысяч долларов.

Ну что же, было время разбрасывать камни, теперь пришло время собирать их, подумал я. Правда, у меня осталось еще полмиллиона дойчмарок. Я открыл чемодан, заглянул под двойное дно, там среди упаковок дойчмарок синела темно-синим металлическим блеском газовая «берета», перед отъездом из Ялты мы с Вованом прикупили себе по такой машинке. Из нее можно было стрелять во-первых, нервно-паралитическим газом, во-вторых боевыми патронами, — чем зарядишь, тем и бьешь, так хитро ее переделали чьи-то умелые руки, достаточно было только вытащить из ствола решетку и поставить боевую обойму.

Я посмотрел на себя в зеркало, здорово я смотрелся с «беретой»: загорелое мужественное лицо, сухой длинный торс, настоящий ягуар спецназа. Хорошо бы так, прихожу к Полине, она обнимает меня, а сзади за поясом у меня пушка, ствол, она натыкается на него пальчиками, в глазах замирает страх, я гашу его нежными поцелуями.

И тут же вспомнил следователя НКВД Френкеля, из чьих же он мемуаров? — кажется Фрида. Френкель ходил в штатском, на допросах он снимал пиджак, сзади над его толстой попой висел в кожаной кобуре маленький пистолетик. Допрашивая несчастных, Френкель норовил повернуться к ним попой, чтобы они видели, как он страшно вооружен, и боялись его. По званию он был, кажется, старший майор, было в НКВД такое редкое звание, которое соответствовало «комбригу», а «комбриг» это «генерал-майор» — ни фига себе Френкель с дамской попой.

Я вытащил из-под шкафа проверенный в деле Вовин подарок ПА-2, отряхнул от пыли, на всякий случай, вдруг она еще не уехала, позвонил Полине. В их коридоре, видно, жили одни алкоголики и дураки, никак не могли понять, что мне надо. Тогда я позвонил ее лучшей подруге, которой обещал заходить. Она сказала, что Полина уехала в Америку со своим профессором, который не такой грубиян, как я, но адреса она не знает.

Я почувствовал себя вдруг страшно уставшим и совсем пустым. Чем теперь жить? Раньше я жил тем, что любил Полину, а теперь чем? Изучением в лживом обществе исторической правды?