Роман с Полиной

В церкви я постоял у иконы Николая-Чудотворца, попросил за папу, которого звали Колей, за дедушку, который тоже был Коля, за того мальчика Колю, которого могла бы родить Полина — чтобы он там как-то уж не обидел, приютил своих тезок. Потом заказал панихиду на дедушку, потому что ему выпало умереть как раз на Николу 22 мая, который будет через 20 дней, объяснил, что звали его Николаем, поэтому прошу не забыть. Заодно заказал на папу и маму, она ведь не виновата, что была немножко стервозной. Потом записал в бумажку бабушку Анастасию и другого дедушку и другую бабушку, вспомнил, как звали крестную и записал ее, она наверняка тоже давно умерла, записал дядю Анатолия, погибшего при строительстве моста, в честь которого меня назвали и из-за которого, как я думал, у меня в жизни одни несчастья.

Потом вспомнил красавицу Саламониду, из-за которой мы стали Оссами, хотя не были ни немцами, ни евреями и не имели от такой фамилии никаких льгот, и записал ее. Потом вспомнил пращура, погибшего где-то неподалеку отсюда в Маньчжурии в сражении под Ляоянем в той давней русско-японской войне, с которой в Россию пришла настоящая катастрофа. Вспомнил печальный вальс, посвященный погибшим, слова — «тихо вокруг, только герои спят… плачет, плачет мать родная, плачет молодая жена…», и у меня самого из глаз так хлынули слезы, будто я не взрослый, помятый жизнью и вообщем-то злой мужик, а совсем маленький добрый мальчик.

Боже мой, Боже… это уже все… была жизнь, и нет ее, была родня, и нет никого. В одиночку я пришел в мир и в одиночку скоро уйду из него.

На колокольне ударили колокола. Подбор звуков был бесхитростный, но красивый. Верующие, которым не дали приложиться к кресту из-за атипичной пневмонии, пришедшей сюда, может быть, с тех самых маньчжурских пространств, где лежат разбитые снарядом кости моего пращура, потянулись из церкви.

Я шел за ними и думал, как все связано в этом мире и по времени и по пространству, и как лично я далек от того, чтобы понять эту связь. Коленька, может быть, сумел это сделать. Может быть, именно из-за этого Он, в чьей власти все, не захотел, чтобы он родился, — шевельнулось во мне.

За церковной оградой стояли нищие с испитыми лицами.

Я опять вспомнил папу и дедушку. Дедушка рассказывал мне, когда мы с ним шли как-то на белоусовский пруд, что однажды они ехали в отпуск из Порккалла-Удда, это Финляндия, 20 км от Хельсинки, их столицы, дедушка служил там сразу после войны, и это был, кажется, 46-й год. Папа увидел на вокзале в Ленинграде нищих. Он каждую минуту подбегал к нему и просил денег, чтобы отдать им. Дедушка рассказывал мне об этом, наверное, в 75-м году, радуясь и смеясь, потому что казалось, уж чего-чего, а нищих у нас никогда не будет. И вот опять, в 2003 году их так же много, как было в 46-м.

Но Он сказал, пусть прежде вспотеет рука дающего. То есть надо хорошенько подумать, следует ли подавать этому человеку, на пользу ли пойдет подаяние, не на пьянство ли, не во вред?

Как изменить это? Что я могу? Я люблю их всех — слабых и честных. И ненавижу тех, кто насилует их, не боясь греха и не получая возмездия. Сказал бы мне Бог — делай так и так и будет все по-другому, так, как хотел я, когда создавал мир, и я бы делал и делал и не жалел бы себя. Однако любовь моя бездеятельна и никчемна — Он не сказал этого и не дал силы, сила почему-то всегда у тех, кто с другой стороны… Значит Он за них?

А что Он сказал про это?.. Он сказал, у тебя полная свобода выбора, ты можешь пойти вправо, а можешь и влево, как знаешь и хочешь…

Я шел в порт, чтобы отплыть на Русский остров на свой корабль, и старался вспомнить, что Он сказал об этом еще, но вспомнил почему-то только старый американский фильм «Однажды в Америке». Там мафиози обливали бензином профсоюзного лидера и грозили тут же поджечь, чтобы он не путался под ногами и не боролся за права простого народа.

Разве я бы хотел, чтобы меня обливали и жгли? Нет, честно говоря, не уверен; я, увы, не герой. А Коленька, если бы он родился и вырос? Он бы хотел и мог? Но он не родится… Значит, так и должно быть по Его Великому плану. Хотя и у нас, может быть, когда-нибудь, тоже кому-то придется бороться. Но уже не мне. Моя жизнь коротка. Она заканчивается. Да и в России почему-то издавна сложилась странная закономерность: побеждает тот, кого победили. Так, кажется, было всегда, сколько я ни пытался вспомнить другое, не вспомнил…

Значит ли это, что у нас любая борьба за хорошее бессмысленна? А плохое почему-то приходит само по себе, за него не надо бороться. Кто же об этом писал? — «Побеждает тот, кто зол. Добрый малый, ты осел. Не хвались, что ты силен, попадешься ты в полон. Не поможет острый нож, в дело пустят лесть и ложь. Лжи поверят, правде нет, и сойдется клином свет».