В тот день с утра было назначено заседание Совета Безопасности. И когда время подходило к концу, я спустился этажом ниже и стал терпеливо поджидать выхода президента. Обычно он уходил в сопровождении А. В. Коржакова или кого-то из «прикрепленных» через заднюю комнату. Так называемые «прикрепленные», люди из самой ближней охраны президента, сопровождающие его домой и остающиеся в качестве дежурных адъютантов на ночь, хорошо чувствуют настроение президента Бориса Николаевича. При случае переговорив с ними (тут тоже нужно поддерживать товарищеские отношения), можно уточнить «диспозицию». В этот раз «диспозиция» была самая неблагоприятная. «Не советую подходить, Василич», — сказал мне «прикрепленный».
Но выбор у меня был таков: либо уговорить президента провести встречу, либо обзванивать участников и извиняться, придумывая какой-то благовидный предлог.
В нормальном настроении президент всегда подает руку или останавливается, чтобы сказать несколько слов для передачи журналистам. Откликается он и на шутку, с удовольствием выслушает какую-нибудь байку из последних газет. Коридоры в Кремле длинные и, пока президент идет своим неспешным шагом, с ним можно многое обговорить. Иногда он любит остановиться у окна и, как кремлевский узник, посмотреть «на волю».
В этот раз он прошел мимо, едва кивнув головой. Я пристроился сбоку, «со стороны левого уха», и стал что-то говорить о важности встречи с писателями. Президент молча шел по коридору. Было заметно, как он чуть приволакивает ногу. Он шел, точно не замечая меня.
— Ну давайте сократим время встречи. Поблагодарите за поддержку и послушаете, что будут говорить…
— Безжалостный вы человек, Вячеслав Васильевич… Не жалеете президента…
Президент остановился. Мне показалось, что он шутит. И я стал приводить все новые и новые аргументы в пользу встречи. Коржаков стоял рядом, никак не реагируя на происходящее. Он никогда не вмешивался в разговоры президента с помощниками.
— В конце концов, можно было бы отказаться от вашего выступления. Писатели и сами все понимают. Им важнее высказаться самим. Просто посидите с ними… — тянул я свое.
— Неужели вы не понимаете? — В голосе Бориса Николаевича появился металл. — Мне сегодня даже сидеть трудно.
Мне сделалось стыдно.
После этого эпизода без крайней необходимости я старался не проявлять настойчивости.
Кстати, в этот день президенту, несмотря на боль, пришлось провести встречу с приехавшим в Москву из США Карриганом и премьер-министром Турции Чиллер.
Были опасения, что недомогание президента связано с травмой, перенесенной во время авиакатастрофы в Испании. Решено было обратиться за консультацией к испанским хирургам, которые делали Борису Николаевичу операцию. За хирургами послали самолет. Всем этим руководил давний и очень доверенный помощник президента Лев Суханов. Мы понимали, что, как бы мы ни старались сохранить конфиденциальность, все равно возможны утечки, а следовательно, и новые домыслы. Хотя президент очень не любил, чтобы проблемы его здоровья обсуждались публично, его все-таки удалось убедить в необходимости небольшого коммюнике. Проконсультировавшись с лечащим врачом, я составил небольшой текст. Борис Николаевич сам внес в него небольшую правку в сторону сокращения.
«В последние дни у Президента РФ Б. Н. Ельцина появились боли в области поясницы с переходом в ногу. Как известно, в 1990 году во время пребывания в Испании Б. Н. Ельцин после травмы перенес острый приступ пояснично-крестцового радикулита и ему на месте была сделана операция. С учетом этих обстоятельств принято решение пригласить в Москву для консультаций испанского хирурга, проводившего операцию».
Насколько помню, это было чуть ли не первое коммюнике о состоянии здоровья президента. Был создан своего рода прецедент.
Консультации проходили в Барвихе с участием русских врачей из Правительственного медицинского центра. И по результатам было опубликовано небольшое сообщение: «Результаты обследования подтвердили диагноз радикулита и не имеют прямой связи с ранее перенесенной операцией».