Он устало потер глаза. День сегодня выдался ужасным во всех смыслах. Травма, досаждавшая ему уже целый месяц, казалось, и не собиралась залечиваться. Колено противно ныло, напоминая ему о том, что Барса сегодня в гостях проиграла Мадридскому Реалу, а один из ведущих форвардов команды праздно сидел на трибуне, нервно жуя губу, вместо того, чтобы сажаться за победу там, на газоне, плечом к плечу с парнями. Вилья ненавидел травмы. Они всегда заставляли чувствовать себя слабым и никому не нужным и мешали заниматься любимым делом. Давид удобнее устроился на сидении автобуса и прикрыл глаза. Анальгетики пить было запрещено, так как при восстановлении и в совокупности с его физическими нагрузками принимать любые лекарства, включая таблетку аспирина, можно было только с разрешения врача команды. А вездесущий физиотерапевт Барселоны категорически запретил всем игроками пить что бы то ни было содержащее анальгин, так как он дает большую нагрузку на сердце. – Эй, Дави! – послышался голос Пуйоля – Как ты тут? Вилья улыбнулся и приоткрыл один глаз. Капитан стоял около его кресла и обеспокоено пялился на форварда. Их всеобщая мамочка, как в шутку окрестил Карлеса Пике, постоянно за всех переживает. Оставив жену в Мадриде, Давид получил возможность вернуться домой вместе с командой. Хоть в автобусе и царила немного гнетущая атмосфера, но ребята все равно старались с оптимизмом относиться к этому проигрышу. Вилья был очень рад тому, что Патрисия выказала желание остаться на пару дней в Столице, ибо сейчас, в его нынешнем состоянии, совсем не хотелось снова препираться с женой. Их отношения за последние пару лет окончательно испортились. Поначалу Давид еще старался что-то изменить. Шел на уступки, иногда поступался своими принципами, для того чтобы доставить удовольствие жене. Все еще надеялся на то, что чувства, которые объединили их много лет назад, снова вернуться. Но Пат все больше отдалялась. Да и теперь сам Давид не испытывал особого желания возвращать чувства жены. Да, они оба без памяти любили дочерей, и только ради девочек играли в большую, счастливую семью. На публике продолжали оставаться идеальной парой. Но за закрытыми дверями дома они были скорее просто соседями, чем семьей. Для Заиры и Олайлы они были чудесными родителями, но между собой оставались чужими. Было время, когда это расстраивало Давида. Он видел, что из рук выскальзывает что-то очень важное. То, что он с таким трудом создавал. И он старался бороться за это. Боролся за Патрисию, за ее чувства, да и за свои тоже. За дочерей, которые были смыслом его жизни. Но все попытки наталкивались на равнодушие жены. Она не говорила ему «нет», не просила развода – она просто перестала смотреть на него, как на мужчину. Патрисия выполняла все от нее зависящее от посещения с ним различных раутов и вечеринок до заботы о доме и детях. Все было как всегда. Его всегда встречал дома вкусный обед, все вещи вовремя забирались из химчистки, она помнила все дни рождения членов его семьи и неизменно звонила с поздравлениями. Она чувствовала, когда ему плохо и старалась меньше попадаться ему на глаза. С одной стороны – это была идеальная жена. Спокойная, рассудительная и порядочная. Но во всех действиях Патрисии, в каждом ее слове, обращенном к Давиду, в самом ее виде не было души. В их доме не было души. Серое и обыденное существование просто вытягивало из мужчины всю душу. Еще живя в Валенсии, Вилья понял, что его брак приобретает скорее формальные очертания, нежели крепкую, дружную семью. Была еще жива надежда, когда подвернулось переложение от Барселоны. Давид думал, что переезд в другой город, смена обстановки пойдут на пользу их отношениям. И они смогут обрести утраченное. Поначалу, и правда, все было хорошо. Девочек записали в детский сад. Пат была занята обустройством нового дома и заводила новых друзей. А Вилья все время тренировался и играл. Проводить много времени с семьей у него просто не получалось. Первый сезон за Каталонский клуб оказался чудесным. Они взяли кучу трофеев и стали лучшими по всем статьям. Давид был счастлив. Наконец то снова все налаживалось. Жена довольна и счастлива, дети здоровы и прекрасны. Новый дом, отличная, хорошо оплачиваемая, любимая работа, которая к тому же являлась его страстью. Он по праву мог считать себя баловнем судьбы. Но по окончанию сезона все снова вернулась к прежним истокам. После выигрыша Барселоной Лиги Чемпионов, Давид, окрыленный и до невозможности счастливый от того, что фактически впервые выиграл что-то стоящее на клубном уровне, прибежал домой. У него был сюрприз. – Пат! – с порога закричал мужчина – Пат, ты где? – Я тут Давид! – послышался из соседней комнаты спокойный голос. И сама Патрисия вышла ему навстречу. Одетая в строгие брючки цвета хаки и черный блузон, она выглядела холодно и неприступно, как та мраморная статуя, которая украшала холл их Барслонского дома. – Патрисия! – радостно сказал Давид, подходя и целуя жену в щеку – у меня тут для тебя сюрприз! Пат никак не выказала радости и лишь с легким любопытством уставилась на мужа. Вилья торопливо достал из кармана спортивных брюк конверт, и вручил его жене. Она развернула его и извлекла на свет четыре билета на самолет. Покрутив их в руках, она вопросительно подняла бровь: – Что это? – Это билеты на самолет. Мы полетим на отдых на Ибицу. Все вчетвером. Мы это заслужили. Год был тяжелым. – Давид радостно улыбался. Но в глазах Патрисии все так же был холод. – Прости Давид – сказала она, укладывая снова билеты обратно и протягивая конверт мужу – но перед тем, как покупать их, нужно было посоветоваться со мной. Я не полечу на Ибицу. Я уже пообещала маме, что приеду с девочками в Валенсию на пару недель, а потом мы всей семьей отправимся на Ривьеру. Отпуск я проведу со своими родителями. Давид тупо смотрел на конверт в своих руках. Затем перевел взгляд на жену: – Ты даже не попытаешься позвать меня с собой? – Нет! – честно ответила Пат, смотря в глаза Вилье – незачем. Я думаю, нам нужно побыть некоторое время отдельно друг от друга. А дальше будет видно. Внутри Давида словно что то умерло. Маленькое и хрупкое. Это что то давно было при смерти. Но лишь на силе воли своего хозяина отчаянно цеплялось за жизнь, за последнюю, отчаянную надежду, что все образуется. Но видимо не судьба. Этот брак лишь гора пепла сгоревших надежд и радужных планов. В горле запершило, в глаза словно насыпали песка. С трудом проталкивая слова сквозь комок в горле, Вилья произнес: – Если ты это решила уже давно, то почему не соизволила поставить в известность меня? – Я говорю тебе об этом сейчас, Давид. Прости, но мы уезжаем через пару дней. – Ты забираешь дочерей от меня в мой отпуск? В то единственное время, когда я смогу побыть с ними? – помимо воли в голосе Вильи звучало отчаянье. – Давид, я заберу их на пару недель в Валенсию, повидать бабушку дедушку – довольно мягко сказала Пат – а затем перед отъездом во Францию, я привезу их домой. Я знала, что тебе захочется побыть с ними и не взяла билеты на них. Вилья благодарно посмотрел на жену. Лишь одна вещь, в которой они всегда находили компромисс – это воспитание Заиры и Олайлы. Только ради дочерей они вдвоем совершили бы невозможное. Во всем остальном – они чужие. – Езжай сам, Давид! – промолвила Пат – отдохни, наберись сил. Ты это заслужил. Через несколько недель Заира и Олайла будут с тобой. А когда я вернусь в Испанию – обещаю, мы поговорим. А сейчас – мне нужно время. В эту самую минуту Давид понял, что он и Пат теперь каждый сам по себе. Грудь сдавило свинцовым обручем. Рука засовывавшая конверт с купленными билетами для такого желанного семейного отпуска, дрожала. Все кончено.