Роман с соседом по комнате (ЛП)

Дело развивалось хорошо. Когда я только начинал, то привлек внимание богатых клиентов с хорошими связями, которые были заинтересованы в том, чтобы обставить свои дома эксклюзивными предметами мебели. Обо мне хорошо отзывались, и заказы пошли постоянным потоком.

Все изменил пьяный водитель. Это было последнее, что любой из нас бы ожидал. Получить этот звонок во вторник ночью, довольно поздно, когда все, что было у меня на уме — работа и хорошенькая барменша из местного бара. Но внезапно мои родители погибли, и сейчас я был единственным опекуном для моей четырнадцатилетней сестры. Мне пришлось изменить все — изменить себя и свои цели. Мне пришлось поставить на первое место кого-то другого.

Прошло несколько сложных лет, и после несчастного случая мне пришлось отказаться от своих планов, чтобы уделить первоочередное внимание благополучию Меган — тому, о чем я не пожалел ни на мгновение. Я оставил мастерскую и Бруклин позади, переехал в семейный дом в окрестностях Нью-Йорка, чтобы убедиться, что она закончит старшие классы. И не съедет с катушек.

Может быть, я и не был лучшим выбором для своей сестры в качестве опекуна (моя сестра не особо жаждала, чтобы я был ее опекуном), но я был чертовски рад быть с ней все это время. Потерять обоих родителей из-за пьяного водителя — нелегко. Для нас обоих. Но сейчас Меган стала первокурсницей в Нью-Йоркском университете, я сдал в аренду загородный дом и вернулся в Бруклин, чтобы быть поближе к ней. Не слишком близко, конечно же, но достаточно. А пока она была сосредоточена на учебе, я мог снова сосредоточиться на своей работе. На повторном открытии мастерской.

Намечалось много работы, но я никогда не боялся трудностей. Особенно подобного рода. От той работы, которую я бы мог делать руками. Водить пилой по куску дерева и вырезать нечто из цельного куска дуба, кедра или сосны. Не было ничего более приятного, чем смотреть как образ мебели, который я только представлял в своей голове или на бумаге, воплощался в жизнь в моих руках.

Но не в дни, подобные сегодняшнему, когда я не мог сосредоточиться на работе. В кармане зазвенел телефон, и я стряхнул руки, прежде чем ответить.

— Я хочу приехать домой, — сказала моя сестренка вместо приветствия.

Я вздохнул.

— Меган, — начал я, пытаясь сделать так, чтобы мой голос звучал спокойно, — прошла только половина первого семестра.

— Но я уже знаю, что ненавижу все это.

Я зажал переносицу пальцами. Эта дискуссия была у нас не в первый раз. И я уже один раз уступил и позволил ей перенести поступление на год. Ее терапевт подчеркнул, что потребуется период адаптации, что она особенно подвержена тоске из-за потери родителей в таком юном возрасте. Именно поэтому я отправил ее к терапевту, это реально поможет ей — поможет нам обоим — управлять нашими отношениями не только в качестве брата и сестры, но и опекуна и подопечной.

Но мне также было известно, что Меган хотела учиться в Нью-Йоркском университете. Она хотела попасть туда, еще когда была ребенком. С тех пор она решила, что хочет быть актрисой, мне пришлось смириться с послеобеденными пьесами и выступлениями во времена нашего детства, чтобы самому убедиться, что она была прирожденной актрисой. И я знал, что эти звонки, эти просьбы приехать домой, были порождены беспокойством и нервами. До настоящего момента мы выдерживали их, и она снова вернулась к новому расписанию и окружению.

— Я думал, ты сказала, что тебе на самом деле нравятся уроки по театральному искусству, — напомнил я ей.

Последовала тишина.

— Что случилось?

— Они начали прослушивания для осеннего представления, — сказала Меган тихо.

Теперь ее звонок начал обретать смысл. На самом деле она не хотела приезжать домой, ей была нужна помощь с чем-то. Ей было нужно мое внимание. Это я мог дать ей.

— Хорошо, — ответил я, зная, что не смогу ничего от нее добиться силой. Ей нужно захотеть рассказать мне все самой. Я ждал.

— Я думала о прослушивании, — наконец призналась она.

— Это отлично. Какая пьеса?

— «Укрощение строптивой».

— Она музыкальная, верно? Меховые костюмы и все такое?

Я играл глупого старшего брата и был вознагражден сестринским раздраженным вздохом.

— Это Шекспир, идиот.

— Конечно.

Я улыбнулся, зная, что она закатила глаза.

— Что тебе нужно сделать для этого прослушивания? — спросил я ее.

— Монолог, — объявила Меган, ее голос снова стал тихим.

— Это где тебе нужно говорить на протяжении десяти минут?

— Ага.

— Легко. Ты безостановочно кричишь на меня, по меньшей мере, полчаса. Десять минут — должно быть проще простого.

Меган простонала.

— Но это ведь не монолог. Мне нужно запомнить речь.

— Хорошо, — ответил я, не будучи уверенным, что на самом деле тут есть проблема. Насколько сложно запомнить абзац или два?

— Я забываю одну и ту же часть! Каждый раз! И даже не знаю, есть ли польза от той части, которую я запоминаю! Есть ли толк от меня!

Я знал, что у нее есть талант. Она ведь как-никак была Гарретт. Наша мама была очень уважаемым профессором, а отец проектировал удостоившиеся наград дома. Из Меган талант бил ключом.

— Я уверен, что есть.