— Я люююблю динозавров, — сказала Эмили, когда я закутывала ее в пальто, так как мы уже уходили. — И это были самые большие динозавры.
— Разумеется, они были, — согласился Джош, надевая на голову шляпу. Снега еще не было, но он должен был вот-вот начаться. — Если бы тетя Элли была динозавром, как ты думаешь, каким? — спросил он у Эмили, присев рядом с ней на корточки и наматывая ей на шею шарф.
Концентрируясь, она нахмурилась.
— Она была бы тем, что натыкался на других динозавров, — наконец сказала она после долгих раздумий. — С круглыми штуками на голове.
Я с любопытством посмотрела на нее.
— Пахицефалозавром? Интересный выбор. Почему ты выбрала его?
— Потому что бабуля говорит, что у тебя сильная голова! — сказала она мне. — А еще ты большеголовая.
Смеясь, Джош накрыл рукой рот Эмили. Она притворилась, что кусает его.
— Знаешь, каким бы динозавром, по моему мнению, ты бы была? — спросил он. — Эммисаурусом!
Он начал щекотать ее, и она захихикала.
Выпрямившись, он приобнял меня.
— Идем, мой дорогой пахицефалозавр. Налью тебе выпить.
Остаток дня мы провели, исследуя знаменитые части города, гуляли по Центральному парку, смотрели на недавно украшенную ёлку в Рокфеллер-центре, и, наконец, моя племянница переела сладостей в Serendipity. К тому времени, когда мы вернулись в отель, было всего восемь часов, но Эмили заснула еще в такси, и Джошу пришлось нести ее наверх.
Укладывая Эмми в кровать, я убрала с ее лба волосы и поцеловала в щеку. Меня снова начало грызть чувство вины, но я проигнорировала его и вернулась в основную часть номера, чтобы допросить своего брата.
Как будто ожидая этого, Джош протянул мне бокал с виски, а потом, налив и себе, сделал большой глоток. Нужно ли мне поговорить с ним и об этом? Я села в шезлонг, он смотрел в окно на мерцавший город, окружавший нас.
— Я действительно рада, что ты здесь, — сказала я ему, глотнула виски и закашлялась, когда он обжег мое горло. Я поставила бокал на кофейный столик.
Джош оглянулся на меня через плечо.
— Просто скажи это. Давай покончим с этим.
— Джош, что с тобой происходит? — спросила я, на этот раз очень обеспокоенно. Это было совсем на него не похоже. Я практически видела, как напряжены были его плечи.
— Если я скажу, что не хочу об этом говорить, ты прекратишь? — спросил он, а потом, посмотрев на мое лицо, вздохнул. — Ок, ок. Элли, жизнь прямо сейчас кажется отстоем. Вот что со мной происходит. Это отстой. Я не могу играть в бейсбол и не умею делать что-то другое.
У меня болело за него сердце. Он казался таким печальным и растерянным. Но я была совершенно точно уверена, что последнее, в чем он нуждался или чего хотел прямо сейчас, — жалость. И я представила, что дома она получал именно это. Куча людей, которые любят его, но нянчатся с ним. Не позволять делать ему абсолютно ничего и притворяться, что это сделает его лучше. Не сделает. Ему нужен кто-то, кто даст ему пинок под зад.
— Так научись, — прямо сказала я. Я была более чем способна быть этим пинком по его заднице.
Он посмотрел на меня таким взглядом, что на мгновение я стала бояться, что переборщила. Но потом он слабо улыбнулся.
— Это ведь не высказывание про старых псов и узнавании чего-то нового?
— Ты едва ли старый пес. Тебе всего двадцать восемь.
— Да, но посмотри на себя, — он показал в моем направлении. — Ты всегда знала, чем хочешь заниматься. И сейчас ты делаешь это.
Он провел рукой по волосам, выглядя непривычно застенчивым.
— Знаешь, я на самом деле горжусь тобой.
Я почти потеряла дар речи от исходивших от него эмоций. Мы были любящей семьей, близкими и поддерживали друг друга, но это было другое. Я понятия не имела, что Джош имел подобные чувства в отношении меня. Что он думал так о том, что я делаю.
Но ощущение тепла было недолгим, Джош отвернулся к окну, его свободная рука сжалась в кулак.
Он сделал глоток. Большой.
— Я хотел играть в бейсбол. И это все. А сейчас, когда я больше не могу, я..., я..., я не знаю.
— Ты что-нибудь придумаешь, — сказала я, хотя это было банально.
Потому что я не знала, что говорить. Не знала, что ему делать. Не знаю, что бы я делала, будь на его месте. Если бы мне пришлось уйти из театра. Это было бы ужасно. Одна лишь мысль об этом — как будто нож в самое сердце. Уф. Я поднялась и подошла, чтобы встать рядом с ним возле окна.
— Возможно Небраска не лучшее место, чтобы сделать это, — предположила я.
— Возможно, — согласился он. — Но там у меня семья.
— Ты заведешь семью здесь, — сказала я, положив руку ему на плечо. На поврежденное плечо. Я почувствовала, как сжались мышцы под моим прикосновением, как он стиснул челюсти. Я быстро отошла.
Он приподнял бровь.
— Ты говоришь, что мне надо переехать в Нью-Йорк?