Роман с урной. Расстрельные статьи

Ну, раз так надо, я пошел за разрешением к администраторше. «Ох, молодой человек! — ответила мне пожилая тетя с воспитательным укором, неискоренимым у наших гостиничных администраторш. — Не надо б вам с ней связываться!» — «А с кем рекомендуете связаться? Вы же, как я понимаю, тоже как-то здесь при деле». — «Не надо так со мной. О вас же беспокоюсь!» — «Ну извините». Такое ее ископаемое в наши дни, как мамонт, беспокойство и впрямь душевно тронуло меня.

И дальше у нас с Сашенькой зашел какой-то полупризрачный роман. Технически она была тоже подкована великолепно — еще и вкладывала в эту технику всю душу, узрев во мне неодноразовый интерес к себе. Кололась же уже не первый год, без дозы не могла жить, и после меня, зажав в ладошке свою мзду, мчалась за дозой к их наркоцыганам.

Когда я понял, чему служит на конце наша любовь, то сказал ей: «Выходит, я через тебя башляю этих палачей. Ну тебя в жопу, погибай с ними сама!» Она мне поклялась, что с этого дня больше не уколется — и впрямь перешла на какие-то таблетки-заменители, отчего ее качало и шатало, но она терпела это стойко. И даже мне сказала: «Можешь записать себе куда-нибудь, что спас одну живую душу. Ради себя я бы уже на это не пошла — только из-за тебя. Потому что меня еще никто на свете так не пожалел, как ты». — «А что ж тогда с меня деньги берешь?» — «Я не могу не брать, тогда совсем в тебя влюблюсь, и когда ты уедешь, не смогу без тебя жить». Когда мы шли ко мне пить кофе и время близилось к ее золушкиному часу, она начинала умолять: «Ну позвони дежурной, пусть разрешит еще хоть полчаса!» — «Звони сама!» — «Нет ты, она тебе не сможет отказать!»

И вот ее печальная судьба, рассказанная мне на съемной хате, куда мы как-то улетели с ней в порыве страсти, дабы не оглядываться поминутно на часы.

«Я родилась в Сухуми, папа был военным, мама работала на приборном заводе. От дома до моря было пять минут ходьбы, во дворе рос виноград, хурма, инжир, до войны с Грузией мы жили как в раю. Но потом эта война, за ней — блокада. Еще абхазы как-то друг другу помогали, а для русских начался кошмар. Мама осталась без работы, папа уехал в Курган. Обещал забрать нас, как найдет квартиру, но бросил нас и женился второй раз. Мы остались без всего, буханка хлеба была праздником.

А в Славгороде жила моя бабушка. И мама решила переехать к ней. Денег за наш дом в Сухуми нам хватило только на проезд. Мы поселились в бабушкиной развалюхе, мама устроилась уборщицей, другой работы не было. Зато первый раз за несколько лет мы наелись белого хлеба.

Но потом здесь перестали платить всем зарплату. Были забастовки, голодовки против Гельмеля — а мы и так сидели без еды. На уроках в школе я не могла ничего слушать, так хотелось есть. Я вспоминала, как когда-то не доела на обед котлету, и этот недоеденный кусок стоял перед глазами.

Один раз, когда мне было 16 лет, мы с подружкой зашли в «Катастрофу». Там танцы, музыка, и так пахло едой, что я чуть не упала в обморок. Сели за столик, к нам подсел человек по имени Олег Сергеевич. Понял, что мы голодные, и заказал нам этой еды, от которой у меня все поплыло перед глазами. Он вел себя очень уверенно, потом позвал к себе, достает золотые сережки — и дарит мне.

Он ни к чему меня не принуждал, я сама захотела с ним остаться, как бездомная собачка, которую погладили и накормили. От него пахло едой, другой жизнью, о которой я могла только мечтать. А там еще вокруг такие люди, заправилы «Траста», небожители, от одной мысли о которых захватывало дух.

Он одел меня, дал денег. Когда я отдала их маме, она заплакала, но ничего мне не сказала. Я ее тоже не могу винить: куда ей было деваться, если на работе не платили и мы жили на одну бабушкину пенсию?

А потом он мне говорит: ты уже взрослая, должна понять, что просто так тебя никто не будет содержать, надо зарабатывать самой. Я спрашиваю: как? Он отвечает: в нашу фирму приезжают люди, ты будешь с ними встречаться, за это я тебе буду платить 300 долларов в месяц. Люди очень приличные, обижать тебя никто не станет, а не хочешь, просто расстанемся и все.

Но эта жизнь, в которую он меня впустил, меня околдовала. Вернуться к старой, с голодными обмороками в школе, я просто не могла. Еще у меня был какой-то комплекс неполноценности: я всегда была самой красивой в классе, в школе, и парни из-за этого боялись в меня влюбляться. У всех подружек уже были ухажеры, а мне тогда казалось, что я так и останусь на всю жизнь одна. И я согласилась.

Два первых года пролетели очень быстро и легко. У меня тогда и в мыслях не было, что я уже не выберусь из этой «Катастрофы». Клиенты действительно были хорошие, кроме зарплаты я еще получала и от них подарки. Зарабатывала в десять раз больше матери, училась хорошо, после школы поступила в институт. Думала, окончу его, уеду куда-нибудь, где меня никто не будет знать, пойду работать, выйду замуж. Но я сделала одну ошибку, даже две, о которых поняла только тогда, когда уже ничего было нельзя исправить.