«Кра-кра-кра» – звучало в ушах Афродиты, когда она открыла глаза. Первое, что она увидела, это огромное чёрное крыло перед её глазами, которое через секунду трансформировалось в тёмное одеяло. От этой визуализации сна у девушки замерло дыхание, и она почувствовала дикий испуг. Кругом была абсолютная темнота, было душно, и эхом на разные голоса доносилось карканье Хосе. Афродите стоило немалых усилий выбраться из-под одеяла, так как она хорошо в него упаковалась. Когда она вдохнула воздух и увидела свет, он уже не был таким болезненным, как до этого. Напротив, он стал неким спасением, выходом из темноты. Сон вытащил Афродиту из реальности в другой мир, объяснение которому она не хотела искать, думать было страшно и больно. Чувствовать было ещё больнее и тревожнее. Девушка решила отложить анализ всего, что с ней произошло, на потом, ни о чём не думать, а просто посмотреть телевизор. Она встала, улыбнулась, словно надев некий спокойный и счастливый образ, и сладко потянулась. Взглянув на лежащий на тумбочке телефон, Афродита увидела 10 неотвеченных вызовов. Проверять, кто звонил, не хотелось, хотелось только тишины и одиночества. Тут она осознала присутствие некого противного и пронзительного шума в квартире – кто-то настойчиво звонит и стучится в дверь.
Афродита на автопилоте дошла до двери. На пороге стояла Татьяна. На ней не было лица. Увидев дочь живой и на первый взгляд здоровой, она бросилась к ней и без слов обняла дочь. По щекам обеих потекли слёзы. Прошла минута. Мать и дочь стояли, обнявшись, и рыдали, просто без слов. Вдруг Татьяна резко оттолкнула дочь от себя так, что та упала на пол около дивана и сильно ударилась.
– Как ты могла! – истерично закричала Татьяна. – Как ты могла так поступить! Ты предала всех: меня, отца, да ты свою душонку никчёмную продала дьяволу! Скажи мне, что скрыто в твоей куриной черепушке! Говно там – вот что! Меня отец ругает, что я тебя жизни не научила! Ха! Как же тебя научишь, когда учить нечего! Когда думать нечем! Когда в башке говно! Что же ты делаешь, ничтожество! Может, тебя к священнику сводить да бесов изгнать?! Да, я вижу их! Ха-ха-ха – это они смеются в тебе и мучают твою жалкую душонку. Вон они, потешаются! С самого детства я их в тебе вижу! Вот дура я, как же я раньше этого не поняла! Это всё бесы! И меня тоже захватили. Согрешила ты, вот и расхлебываешь теперь! – тут Татьяна упала на колени и начала истерично рыдать. – И я согрешила! Меня тоже Бог наказывает. А-а-а-а-а! Что же это за наказанье такое! – мать каталась по полу, орала и рыдала. – Что же нам с тобой, грешницам, делать-то! Безнадёга какая-то сплошная и беспросветная! Бе-е-е-е-езна-а-а-а-дё-ё-га-а-а-а-а! – Татьяна с таким упоением провыла это слово, что у Афродиты задрожали кости. – Бе-е-е-е-езна-а-а-а-дё-ё-га-а-а-а-а, – продолжала выть, катаясь по полу, Татьяна. Дочь же сидела на полу возле дивана, ровно там, куда её отшвырнула мать. Вой и истерический бред Татьяны заставлял дрожать всё её тело от костей до кончиков волос. Через некоторое время всё тело начало трясти и изнутри: каждый орган, каждый сосуд и мускул. В тот момент, когда телесные вибрации вошли в резонанс друг с другом, Афродита почувствовала жуткую боль и покручивание в области сердца и живота, которое вырвалось наружу диким громогласным криком. Внутри бушевал ровно такой же ураган, который был в ней, когда её бросил Патрик. Афродита «сунула нос» в этот ураган – как же там больно, холодно, темно и страшно! Как же хочется скорее от него избавиться, сбежав оттуда, сбежав от действительности, от себя. Как хотелось убежать прямо сейчас из дома, закрыв эту воющую боль на замок. Как же хотелось опять скрыться под одеялом или утонуть в море бесконечных дел, работы и увлечений – что угодно, куда угодно, только не здесь! Тут быть невыносимо. «У-у-у-у-у-у-у-у-у-у! А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!» – выла Татьяна. Этот вой был невероятно похож на ураган внутри Афродиты, вернее, именно так он звучит: «У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у! А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!»