Роман тайн «Доктор Живаго»

Пастернак повествует о Стрельникове так же, как он повествовал в «Охранной грамоте» о предреволюционных событиях в контексте, где царизм осуждался за распутинщину. В «Охранной грамоте» Николаю II противопоставлен гениальный Цезарь (4, 212). Мадемуазель Флери в «Докторе Живаго» коверкает фамилию Галиуллина так, что она превращается в имена Цезаря: «поручик Гайуль» (3, 148) = Кай Юл(ий). Если Стрельников — Распутин эквивалентен Николаю II, то Галиуллин — Юсупов — антиподу последнего русского монарха.

Стрельников побывал в немецком плену; Галиуллин воюет со Стрельниковым аналогично тому, как князь Юсупов боролся с немецким влиянием на царскую семью (ср. также попытку Галиуллина спасти комиссара Гинца, призывавшего дезертиров к продолжению военных действий).

3.2.

Как и Комаровский в отношении к Маяковскому, Галиуллин не совпадает однозначно с князем Юсуповым (хотя бы уже потому, что будущий белый генерал плебейского происхождения). В той мере, в какой Пастернак усматривал в большевистской революции, в Стрельникове, продолжение распутинщины, он был принужден к тайнописи советскими цензурными условиями. Но перед нами не только случай эзопова языка. Скрытый роман Пастернака излагает реальную историю в большем объеме, чем явный. Те события русской истории, которые не вошли в эксплицитный текст «Доктора Живаго» (среди них и предреволюционный конфликт между аристократией и уповающей на чудотворцев из низов царской семьей), рассказываются Пастернаком косвенно. Роман-под-романом составляет, следовательно, память о событиях, не ставших непосредственно сюжетными.

Чтобы завершить этот раздел, остается сказать, что борьба Галиуллина и Стрельникова полиаспектна. Будучи дружбой-враждой татарина и русского, она возвращает нас к той трактовке Куликовской битвы, которую дал ей Блок в стихотворном цикле «На поле Куликовом». Под этим углом зрения конфликт Галиуллина и Стрельникова далеко выходит за рамки распутинско-юсуповской темы. Но и границы даже дальней русской истории ему малы. Стрельников присваивает себе роль судьи на Страшном суде, т. е. выступает как антихрист:

— Сейчас страшный суд на земле, милостивый государь, — говорит он Юрию Живаго, — существа из Апокалипсиса с мечами и крылатые звери, а не вполне сочувствующие и лояльные доктора.

(3, 251)[69]

Неведомые революционеры из народа, которые именуют противника Стрельникова Галилеевым, отождествляют его с Христом, с Галилеянином. История, запрятанная Пастернаком в толще его романа, имеет тенденцию расширяться до своего края, до последних времен (ср. финал стихотворения «Гефсиманский сад»), до (христианской) войны за окончательное обладание миром и истиной, пусть пока и не законченной, до памяти о будущем[70].

4. Палых = Штирнер

4.1.1.

Многие сюжетные линии «Доктора Живаго» переплетаются с сюжетом романа А. Н. Толстого «Сестры». К этим, унаследованным из «Сестер», линиям относится, например, убийство зыбушинцами комиссара Гинца (ср. V.2.2.2). В романе Толстого, как и позднее в «Докторе Живаго», присланный Временным правительством на Западный фронт комиссар держит патриотическую речь перед солдатами, не считаясь с тем, что они устали от войны; один из слушателей убивает запальчивого оратора:

Подполковник Тетькин […] видел, как сутулый, огромный, черный артиллерист схватил комиссара за грудь […] Круглый затылок Николая Ивановича уходил в шею, вздернутая борода, точно нарисованная на щеках, моталась. Отталкивая солдата, он разорвал ему судорожными пальцами ворот рубахи. Солдат, сморщившись, сдернул с себя железный шлем и с силой ударил им Николая Ивановича несколько раз в голову и лицо…[71]

Хотя Гинц погибает после своей неудачной речи не от ударов каской, а от пули и штыков, его — подозреваемый Юрием Живаго — убийца имеет черты портретного сходства с артиллеристом из «Сестер». Вдобавок к этому строение черепа у Палых таково, что он прирожден носить как бы металлический головной убор — аналог каски, которая послужила орудием смерти в «Сестрах»: