Роман в лесу

Услышав его голос, Ла Мотт несколько успокоился, хотя и рассердился на слугу, который так сильно испугал его.

— Зачем ты здесь и что происходит внизу?

— Ничего, сэр, ничего не происходит, просто хозяйка послала меня поискать вашу честь.

— Значит, внизу никого нет, — сказал Ла Мотт, ставя ногу на ступеньку.

— Никого, сэр, там только хозяйка да мадемуазель Аделина да…

— Хорошо, хорошо, — сказал Ла Мотт, приободрясь, — ступай себе. Я сейчас приду.

Он рассказал мадам Ла Мотт о том, где только что побывал, и о своем намерении там укрыться, а также обдумал, какие следует принять меры, чтобы убедить преследователей, буде они явятся, что он покинул аббатство. Для этого он распорядился всю мебель снести вниз, в кельи. Ла Мотт и сам принял участие в этой работе — словом, все руки были заняты делом. Очень скоро жилая часть здания приняла столь же необитаемый вид, в каком они обнаружили ее впервые. Затем он приказал Питеру отвести лошадей подальше от аббатства и отпустить их. Поразмыслив еще, он надумал окончательно ввести погоню в заблуждение, оставив где-нибудь на виду запись с изложением своих обстоятельств и упоминанием даты, когда он покинул аббатство. На двери в башню, которая вела в жилую часть здания, он выгравировал следующие строки:

О Ты, кого злая судьба, быть может, приведет в это место,
Знай, что есть и другие, столь же несчастные, как и ты.

П. Л. М., злосчастный изгнанник, искал в этих стенах убежища 27 апреля 1658 года и покинул их 12 июля того же года в надежде обрести более подходящий приют.

После того как Ла Мотт вырезал ножом эти слова, скудные остатки от недельного запаса провизии (ибо Питер со страху вернулся из своего путешествия налегке) были уложены в корзину, и все поднялись по башенной лестнице на второй этаж; они прошли, миновав первые две комнаты, в маленький кабинет. Питер, освещая дорогу, шел первым и не без труда разглядел люк. Заглянув в мрачный провал, мадам Ла Мотт содрогнулась; однако все молчали.

Теперь Ла Мотт сам взял фонарь, указывая дорогу. Мадам Ла Мотт следовала за ним, потом шла Аделина.

— А ведь эти старые монахи любили хорошее винцо, как и все прочие смертные, — сказал Питер, замыкавший шествие. — Ручаюсь, ваша честь, здесь у них не иначе как был ихний погребок; я уже чую запах бочек.

— Тихо, — сказал Ла Мотт, — прибереги свои шутки до лучших времен.

— Так ведь нет в том никакого вреда, ежели кто доброе винцо почитает, вашей-то чести это известно.

— Прекрати дурачиться, — одернул его Ла Мотт уже более строго, — и ступай первым.

Питер подчинился.

Они вступили в сводчатую комнату. Мрачное зрелище, представшее Ла Мотту при первом посещении, заставило его отказаться от мысли провести здесь ночь; к тому же вся мебель по его собственному приказанию была перенесена вниз, в кельи. Он боялся, что кто-либо из его спутников обнаружит скелет, предмет, способный вызвать такой неодолимый ужас, какого не перебороть за время их пребывания здесь. Поэтому он скорым шагом миновал нишу, а мадам Ла Мотт и Аделина были слишком поглощены своими мыслями, чтобы обращать внимание на окружающее.

Когда они добрались до келий, мадам Ла Мотт разрыдалась, сетуя на судьбу, которая привела ее в подобное место.

— Увы, какое падение! — воскликнула она. — Еще недавно комнаты наверху представлялись мне слишком жалкими; но они — поистине дворцовые апартаменты по сравнению с этими.

— Вы правы, дорогая, — сказал Ла Мотт, — и пусть воспоминание о том, какими они показались вам однажды, умерит ваше недовольство нынешним нашим пристанищем. Эти кельи — тоже дворцовые апартаменты по сравнению с Бисетр или Бастилией [36]и с ужасами последующих наказаний. Пусть страх перед большим злом научит вас с терпением переносить зло меньшее. Я же рад обрести здесь вожделенное убежище.

Мадам Ла Мотт промолчала, и Аделина, забыв о ее холодности в последнее время, постаралась, как могла, утешить ее; сама она выглядела спокойной и даже веселой, хотя сердце ее сжималось при мысли о тех несчастьях, какие она не могла не предчувствовать. Она была так внимательна и заботлива с мадам Ла Мотт и так радовалась за Ла Мотта, которому это подземелье обеспечивало безопасность, что почти не замечала, какое оно мрачное и неудобное.

Эти свои чувства она безыскусно выразила самому Ла Мотту, который не мог остаться нечувствительным к сердечной отзывчивости, проявленной так естественно. Мадам Ла Мотт также ее почувствовала, и ее муки возобновились.

Ла Мотт часто возвращался к люку, чтобы послушать, нет ли кого в аббатстве; но ни один звук не нарушал тишину ночи. Наконец они сели за поздний ужин. Трапеза проходила весьма печально.