Роман в социальных сетях

Полина Траговец к этому времени уже завела от одиночества кошку, с которой вечерами гуляла по бульвару, и, когда та вспугивала голубей с грязными клювами, вспоминала Модеста Одинарова. Получив приглашение Матвея Галагана, она растерялась. «Почему все приходит с опозданием? — кусала она губы, глядя на свою аватару с улыбавшейся брюнеткой. — Ну, зачем, зачем я врала?» Вначале она хотела проигнорировать письмо Матвея Галагана, но посчитала это чересчур жестоким.

«Заманчивое предложение, — отстучала она на другой день. — Но я не нарушаю правил дорожного движения, а на личные встречи в группе висит запретительный знак. Когда припаркуюсь в другом месте, напишу обязательно, надеюсь, все останется в силе».

Написав «Ульяне Гроховец» Матвей Галаган испугался своей решительности. А вдруг примет приглашение? Придется тащиться, черти куда. Он уже раскаивался в своем предложении, воображая незнакомую женщину со своими привычками, капризами и представлениями, под которые придется подстраиваться. Так что, получив отказ, Матвей Галаган с облегчением вздохнул. Он был доволен тем, что преодолел себя. «А все же хорошо, что мы не увидимся», — опять подумалось ему про членов группы с их ни к чему не обязывающими отношениями. Из всей группы он хотел встретиться лишь с «Раскольниковым», в котором видел родственную душу и с которым, как ему казалось, нашел бы общий язык. Но «Раскольникова» исключили из группы, и он больше не напоминал о себе.

Дома Матвей Галаган убеждал себя, что деньги ничего в его жизни не поменяют, и думал служить до пенсии, а в гарнизоне считал дни до того, как пойдет в контору. «Странно, — глядел он на своих солдат, — разбогатеть мечтали они, а деньги свалились мне. Какой в этом смысл?» Домой идти не хотелось, и сразу за воротами военного городка Матвей Галаган зашел в бистро со «стоячими» столиками. «Деньги — это свобода, — глядел он на высокий длинный забор с колючей проволокой. — Молодым ее не вынести, потому что свобода — это пустота со страхом пустоты, это ответственность перед собой, а значит одиночество». Вспомнив сестру, Матвей Галаган стал гадать замужем ли она до сих пор, и как отнесется к нему, если он вдруг нагрянет, поселившись где-нибудь поблизости. С этими мыслями он быстро набрался, так что, обводя мутным взглядом пассажиров в автобусе, не узнавал никого. Лестница в подъезде показалась ему бесконечной, будто вела в небо. Карябая ключом замочную скважину, Матвей Галаган подумал, что и сам сошел с ума от одиночества, и в прихожей покрутил себе в зеркале у виска. «С деньгами примет», — подумал он про сестру, и, усмехнувшись, почувствовал себя, как в армии, когда появился план, следование которому избавляет от всех сомнений. Он решил больше не тянуть и пойти в контору завтра. Повернувшись на бок, Матвей Галаган заснул сном праведника, так что соседям пришлось заткнуть уши от его храпа. Возможно, так бы все случилось, как он предполагал, но судьба — опытный шулер, и джокеров в рукаве у нее всегда два. К этому времени сестра Матвея Галагана овдовела, оставшись с ребенком на руках, и остро нуждалась в деньгах. Брата она давно вычеркнула, а если и вспоминала, то со злостью: «Тоже мне, родственничек, умру, не узнает». Ей казалось несправедливым, что он не помогает своему племяннику, и то, что Матвей Галаган не знал о его существовании, в ее глазах не извиняло брата.

— Небось, в генералы метит, — жаловалась она подруге, когда пришло известие о наследстве. — Что он, страдал как я? Мыкался с ребенком по углам? С какой стати ему половина?

Сестра так и осталась умнее, быстро сообразив, что наследство, разделенное на двоих, уменьшится для нее ровно на половину.

— Сама с детьми, как муж ушел, — вздохнула подруга. — Алименты, правда, хорошие, но отца ж не заменят.

Они сидели за столом с грязной скатертью, и подруга возила по ней хлебные крошки. Пораженная пришедшей мыслью, сестра Матвея Галагана схватила ее за руку.

— Слушай, а твой бывший по-прежнему промышляет? Помнится, ты говорила…

— Мало ли что я говорила!

Они замолчали, глядя друг другу в глаза, в которых было все, кроме смирения.

— Может, все-таки напишешь? — не выдержала сестра Матвея Галагана, не отпуская руки.

Подруга сощурилась:

— А что мне с этого?

— Что я дура? Не обижу. Там на всех хватит.

И опять они уставились друг на друга, не мигая, точно ящерицы в раскаленной пустыне — одинокие и злые.

— Хорошо, напишу. Время не терпит?

— Чем быстрее, тем лучше.

Сестра Матвея Галагана знала один из его старых адресов, и ей казалось, что разыскать брата вперед адвокатов не составит труда.