Роман в социальных сетях

«Старость — это когда все силы уходят на поддержание организма, когда не успеваешь ставить на нем заплаты, а волю приходится собирать в кулак, чтобы стойко, без стонов переносить его постепенное разрушение, когда простейшие вещи, такие как выпить бутылку вина или переспать с женщиной, вырастают в проблему, когда безрезультатное сидение на стульчаке приносит неимоверные муки, заслонив все остальное, а кишечник, мочевой пузырь и желудок ставят в унизительную зависимость».

— Узнаю льва по когтям! — насмешливо сказала Вера Павловна. — Наверняка это старый зануда «Иннокентий Скородум».

— А вот и нет, дорогая, это я.

Вера Павловна посмотрела на мужа другими глазами, будто увидела в первый раз. А потом неожиданно улыбнулась:

— Говорю же, не зря ты все это затеял, откуда бы я узнала, что ты уже старичок?

Олег Держикрач улыбнулся.

— А писатель по-своему честен. Вот, обрати внимание.

«Иннокентий Скородум»:

«Я всю жизнь провозился с книгами, сначала их читал, потом писал. А может, следовало наоборот? Я писал о жизни, и никогда о смерти. Я думал: «Раз ее не избежать, закроем глаза!» Но значит, я не писал и о жизни!»

— Может быть впервые, он попробовал быть искренним, а как его кусают!

«Дама с @»

«Какая трагедия! В детской литературе себя не пробовал?»

«Сидор Куляш».

«Конечно, жизнь отвлекает от смерти, и есть шанс, что смерть также отвлечет от жизни».

Он прицепил издевательский смайлик.

— Слушай, они все сумасшедшие! — всплеснула руками Вера Павловна. — От них за версту несет безумием!

— Это было бы еще ничего! Если понимаешь, что безумен, значит, еще жив. Но мне кажется, половина из них мертвые клоны. Например, Афанасий Голохват с его социологическим поносом и пренебрежением к грамматике.

— И чей он клон?

— Сидора Куляша. Его второе «я», компенсирующее социальную зависимость. Нельзя же всерьез представить, что ему нравится его работа на телевидении. Он не настолько самоуверен, чтобы игнорировать отношение к себе в группе, вот и появляется на сцене «Афанасий Голохват», который пишет, посмотри:

«Покажи по телевизору обезьяну и на улице у нее станут брать автографы вот где мы живем кругом одноклеточные утрамбованные информационным катком зомби с оштукатуренным сознанием и психологией комнатных собачек».

«Олег Держикрач»:

«И волчьей хваткой».

— А ты у меня остроумная, — повернулся к жене Олег Держикрач. — Я бы так не нашелся.

Вера Павловна покраснела.

— И все же странное впечатление оставляет наша переписка. Посмотри, как все связано, прямо божественный промысел!

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как же, не напиши «Модест Одинаров» про свой случай с собачником, не появился бы и «Раскольников». Он оставил первый комментарий под сообщением «Модеста Одинарова». И не было бы его провокационного розыгрыша, так шокировавшего всех.

— Уверен, что розыгрыша?

— Убежден! А уже позже в группе появился Афанасий Голохват, почувствовавший в «Раскольникове» родственную душу. Если допустить все же, что это отдельный человек, а не клон Сидора Куляша. Видишь, одно загадочным образом цепляет другое.

— Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется.

— Мы никогда не узнаем и как оно отозвалось.

— В каждом сердце по-своему. А сколько их в группе!

— А знаешь, мне иногда кажется, что это один человек. — Олег Держикрач опять посмотрел на жену, точно оценивая, не примут ли его за сумасшедшего. — Как и по свету бродит один вечный Адам, под разными именами.

Вера Павловна обняла мужа.

— Адам и Ева. По свету бродят двое.

— Да, дорогая, встретить свою половину — это и есть наше предназначение, в этом и состоит

СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА

Душным августовским вечером за тысячи километров от супругов Держикрач перечитывала сообщения в группе Полина Траговец. Вспоминая Модеста Одинарова и покойную мать, она в который раз спрашивала себя, почему вместо того, чтобы устраивать жизнь, проводит ее в Интернете. Полина вдруг осознала, что, выводя на сцену «Ульяну Гроховец» с ее картонно жизнелюбивыми постами, она объявила войну своему прошлому, которую безнадежно проиграла. Ей уже не нравилась и ее затея с «Модэстом Одинаровым», который должен был заменить умершего жильца с верхнего этажа, теперь она по-другому смотрела на его историю с собачником. Полине не было его жалко. Одинаров виделся ей холодным черствым эгоистом, так и не повзрослевшим ребенком, забившимся под крышу, откуда с испугом глядел на мир. «Что жил, что не жил»», — вздохнула Полина Траговец, подумав, что Одинаров сам виноват в своих несчастьях, и что она очень на него похожа. Разве она уже давно не разошлась жизнью? Разве жизнь не была отдельно, а она отдельно? Полина возвращалась к годам, проведенным с матерью, которые носила, как платья из одного пыльного гардероба, и не понимала, кто уготовил ей такую судьбу. Почему ей только в Интернете достало решимости стать «Ульяной Гроховец»? Разве она не достойна большего?