Сидор Куляш был женат на невидимке. «Когда она утром уходит на работу, я еще не продрал глаза, когда возвращается, уже сплю, — жаловался он в интернет-группе. — Мы годами не видимся!» «Ты что, соня?» — поинтересовалась «Ульяна Гроховец». «Если бы! Тогда мы встречались хотя бы во снах». «А откуда ты знаешь, что женат? Раз с женой не видитесь? Может, тебе это пригрезилось?» Но Сидору Куляшу это не грозило. Он до мозга костей был прагматиком, и его воображения не хватило бы даже на то, чтобы представить собственную смерть. Сидор Куляш работал на телевидении. «Специалист раздувать из мухи слона, — представлялся он. — Тот, кому верят больше, чем собственным глазам». О чем бы ни заходил разговор, Сидор Куляш переводил его на свою работу: «Аудиовизуальный ряд не оставляет сомнений, не дает ни единого шанса для критики. После телевизора, кажется, что возникает собственное мнение. Ну еще бы, вы же видели все своими глазами! А его формирую я! Монтаж, монтаж и еще раз монтаж! Если лицо в кадре сменит тарелка супа, покажется, что человек голоден, если женщина, лицо покажется влюбленным, если детский гробик — печальным. А лицо одно и то же, и оно абсолютно бесстрастное! — Сидор Куляш говорил взахлеб, брызгая слюной так далеко, что ее капли долетали и тогда, когда речь уже была не слышна. Слова в нем буквально клокотали, грозя разорвать, если он не выпустит их наружу, и попавшему под их лаву оставалось лишь признать его правоту. — Помнится, делал я предвыборный ролик для кандидата правящей партии. Отсняли материал, скомпоновали — не политик, а конфетка! Честный, неподкупный, открытый! А тут оппозиция за его компрометацию больше предложила. Сроки поджимают, что делать? Пришлось исходник перекраивать, где-то музыку соответствующую наложить, где-то голос закадровый, а главное заново монтировать. Но — получилось! Чистый вурдалак вышел! После просмотра за него даже члены его партии не голосовали». Школу Сидор Куляш окончил с грехом пополам, а из университета вынес золотое правило: «Не жалей усилий, на то, чтобы не работать!»
— Твой главный враг — лень, — сказал председатель комиссии, вручавшей ему диплом. — Тебе надо много работать, чтобы сделать карьеру.
— Спасибо, учту, — буркнул Сидор Куляш. А, когда уже держал диплом в руках, не выдержал. — Работать и делать карьеру вещи разные, — по своему обыкновению стал брызгать он слюной, — они противоречат друг другу, потому что на все не хватит времени.
Однокашникам Сидор Куляш казался недалеким, но пристроился он лучше, и денег у него водилось больше. При этом Сидор Куляш был везде своим парнем, охотно ссужая, не требовал долгов.
— Давая копейку, получаешь рубль, — объяснял он, не скрывая своей расчетливости. — Душа нараспашку — выгодный имидж.
— А богатый папа — имидж еще выгоднее, — смеялись ему в лицо.
Куляш-старший держал тогда банк, и Сидор Куляш вырос при деньгах, как пастушок при коровах. Его родители не разводились, но отец открыто жил с другой женщиной, а мать встречалась с другим мужчиной — и оба, перетягивая его на свою сторону, баловали единственного сына. «Правда, он славный, — представляла его мать новому возлюбленному. — Ну как ни взять такого мальчика с нами на юг. Поедешь к морю?» Сидор Куляш кивал, а на море проводил все лето в одиночестве, гоняя стада мелких рыбок, вытаскивая на берег жгущих, цветастых медуз и мечтая о том, как вернется, наконец, домой. «Ну как съездил? — встречал его отец. — Понравилось?» И Сидор Куляш снова кивал. «Тогда зимой на каникулы поедем в горы, — гладил его отец и обращался к своей даме: — Научишь его кататься на лыжах?» И зимой Сидор Куляш, разбивая нос, осваивал лыжную технику, нелепо куваркался в снегу, когда отец с дамой наблюдали за ним сверху, ездил на высотной, подвесной дороге, зажмурившись от страха, едва сдерживаясь, чтобы не закричать, а вечерами мечтал, как вернется домой. Так продолжалось из года в год. А потом мать умерла, а отцовский банк лопнул. Но к этому времени Сидора Куляша уже устроили на телевидение, где он оказался к месту, применяя на практике свою теорию о работе и карьере.
В интернет-группу Сидор Куляш вступил, получив рассылку, и сразу стал ее активистом. «Главное не написать роман, а его продать, — поучал он «Иннокентия Скородума». — В издательствах делят проценты, выкупают авторские права, но рукописи не читают. А зачем? С рекламой все купят! Книга такой же товар, как и зубная паста, и на рынке требует такого же продвижения!» Авдей Каллистратов морщился. «А какая разница, о чем и как писать, все равно, не читают. О вкусах не спорят, их навязывают — оттого и противно», — хотелось написать ему, но он чувствовал, что Сидор Куляш его не поймет.
В свои сорок пять Сидор Куляш выглядел старше. У него были толстые, заметные со спины щеки, которые он, когда сильно нервничал, втягивал и жевал изнутри. Живот у него выпирал, а зад, чтобы поддержать устойчивость, все больше выпячивался, так что фигурой он походил на знак доллара, и, когда летом раздевался, то в жировые складки на боках заползали мошки.