Роман женщины

Но в ее присутствии их беседы были совсем не те, веселость выводила их из сферы мечтательности, и звонкий смех ее раздавался вслед за каждой сентиментальной фразой, которые так нравились Мари; молодые девушки как бы дополнялись одна другою, Эмануил любил их обеих. И действительно, обе они производили на него неведомые ему доселе впечатления; только с Клементиной он забавлялся, как с ребенком, тогда как с Мари он говорил, как с женщиной. Ветреная и беспечная, Клементина, казалось, знала его уже долгое время, она заставляла его бегать, ездить верхом, словом, вела себя с ним как институтка. Клементина была всегда занимательным и разнообразным предметом наблюдения для такого мыслителя, как Эмануил; нельзя было проговорить с нею пяти минут без того, чтоб ее живое воображение не переносилось с предмета на предмет, она легко переходила от величайшей веселости к глубокой грусти, без всякой последовательности, всегда, однако, возвращаясь к основе своего характера — беспечности! Скучать с нею не было возможности; лишь только она замечала, что Мари и Эмануил принимались за грустную и бесконечную тему, она со смехом подходила к своей подруге, брала ее руки, просила Эмануила следовать за нею, и все трое убегали или в парк, или кормить птиц, или рвать цветы.

И вот на этих-то двух существах останавливалась мысль Эмануила при его пробуждении; они вмешались в его жизнь в силу привычки их видеть, дышать одним воздухом с ними. Он рано являлся в замок и всегда уже находил их или в саду, или в гостиной; когда еще издали он различал их грациозные головки, угадывал их улыбки, ловил посланный ему привет, и, поднимая лошадь в галоп, он мчался, не спуская с них глаз, и останавливался только у крыльца замка.

Графиня тоже была любезна с молодым пэром; она, как все женщины, счастливые своею свободою, имела желание казаться чувствительною, мечтательною. Хотя, впрочем, не было в мире женщины, более лишенной этих качеств, как г-жа д’Ерми; но тем не менее она брала руку Эмануила и, скрываясь с ним в каком-нибудь уединенном месте парка, говорила о сочувствии душ, о бренности и ничтожности жизни: но, к счастью, Эмануил скоро понял, что так естественно в дочери, ложно и ненатурально у матери, и потому не увлекался ее заученными фразами.

Граф видел все и молчал; он имел, или показывал вид, что имеет, какую-то простую идею и наблюдал за всеми верным и светлым взглядом человека, который ни в радостях, ни в печалях других не принимает никакого участия.

Один барон не переставал раскаиваться; он принимал серьезно прогулки графини с его другом и боялся, чтобы Клотильда не увидела существующего между ним и Эмануилом различия. Де Бэ страшился более всего, как нам известно, расстаться с привычкою, которую усвоил годами, и потому-то двадцать раз он готов был спросить Эмануила о важности его отношений к графине и, если еще не было поздно, решился мешать ему идти далее.

Впрочем, решительность его была бы совершенно лишнею, ибо Эмануил угадал и любовь графини, и равнодушие графа, и испытующие и завистливые взгляды барона. Он предоставил каждому свое и только спокойно наслаждался так неожиданно пришедшим к нему счастьем.

В таком положении были дела, когда однажды, после обеда, все общество отправилось в сад, чтобы, по обыкновению, наслаждаться вечерней прогулкой. Барон предложил руку графине, граф взял Эмануила, подруги остались вдвоем.

Казалось, все имели что-то сказать друг другу, но, как бы не зная с чего начать, прогуливались несколько минут молча. Наконец каждая пара, случайно или преднамеренно, разошлась в разные стороны и заговорила. Нет надобности подслушивать барона и графиню, каждый легко поймет, что они говорили: барон выражал свой страх, свои сомнения, графиня старалась его успокоить.

— А ну, — сказал граф Эмануилу, — как идет ваше леченье?

— С большей и скорейшей пользой, чем я мог надеяться.

— Я вам это предсказывал.

— К несчастью, я боюсь, чтобы болезнь моя не возвратилась; мы скоро должны отсюда уехать.

— Разве вы отправляетесь не в Париж, не с нами?

— Но в Париже иные требования, иные условия. Там мне невозможно будет жить у вас безвыходно. То, что кажется здесь так естественно — там неприлично; а оставшись опять наедине с собою, я опять начну скучать по-прежнему…

— Однако есть средство избежать этого — женитесь.

Эмануил посмотрел на графа.

— Вы сказали, что это уже последнее средство, — проговорил он.

— Я не вижу другого, тем более, что теперь, если вы захотите выбрать себе супругу, — вы можете это сделать тотчас же.

— О ком вы хотите сказать?

— Послушайте, будем откровенны, разве вы бываете здесь не именно для кого-нибудь? — И, сказав это, граф пристально взглянул на Эмануила.

— Нет, граф, я бываю здесь для всех… но особенно для вас.

— Хорошо, хорошо, вы скрытны, но я все вижу.

— В таком случае, скажите мне, что вы заметили.

— Кто здесь мог развеселить вас? Кто мог заставить вас, человека серьезного, бегать за мотыльками и играть?..

— Мадемуазель Клементина…

— С кем чаще всего вы прогуливаетесь в саду?..

— С нею.