Роман

Единственное, что движет мною, когда я на пороге своего сорокалетия пишу эти несколько сумбурные заметки, это стремление объяснить, как рыжий нескладный деревенщина-меннонит, родителям которого не удалось даже закончить школу, стал членом привилегированного общества «Фи Бета Каппа», известным американским литературным критиком, который возглавил целую литературную школу и читал лекции в Оксфорде. Путь к этому был нелегок.

Итоги моего десятилетнего преподавания литературного мастерства в Мекленбергском колледже — это хотя бы то, что девять моих выпускников стали профессиональными писателями, а десятый — Дженни Соркин (у меня к ней двойственные чувства) — в следующем году будет публиковаться в издательстве «Кинетик пресс».

Выпускница, чей первый роман был удостоен литературной премии, так писала о моем курсе в журнале для начинающих писателей: «Этот курс рассчитан только на серьезных студентов, их число в каждом семестре не превышало четырнадцати. Поскольку каждое занятие длилось девяносто минут, не приходилось сомневаться, что он спросит тебя обязательно, так что приходили подготовленными все. Нам, девушкам, он казался странным. Он никогда не был женат, и мы догадывались почему. Довольно высокий, но очень худой, со всклокоченными рыжими волосами, он предпочитал не смотреть на тебя, пока у него не было наготове вопроса, способного продемонстрировать всю твою глупость Как он одевался? Это трудно поддается описанию. Одежда на нем обычно была мешковатая, но аккуратная и неизменно лет на десять отстававшая от моды. Его сильный баритон взлетал вверх, когда вы меньше всего ожидали этого. И там, где другой профессор мог бы пошутить, он исходил желчью. Девушки иногда плакали на его занятиях, когда их ошибки подвергались осмеянию, а некоторые из парней хотели поколотить его, но, как сказал мне один из них, их удерживало то, что после первого же хорошего тумака от него могло остаться только мокрое место».

Молодой человек, который работает теперь преподавателем в одном из колледжей, сказал как-то: «У Стрейберта есть одно качество, которое заслоняет все его недостатки. Как только вы входите в его класс, он дает вам почувствовать, что, каким бы ни было его поведение, он на вашей стороне. Что бы ни случилось, он все равно будет сражаться за вас, исполненный решимости сделать из вас писателя. И сделает все, чтобы обеспечить вам успех. Так он помог мне получить мою нынешнюю работу. Когда вы впервые входите в его класс, он предлагает сделку: „Терпите меня, и я покажу вам, как это делается“.

Другой выпускник, опубликовавший две вполне добротные повести, говорил: „У него на лице было написано, как он жаждет, чтобы у вас вышло что-то значительное. Меня преследовало чувство, что он видит в вас свой последний шанс. Он сам когда-то хотел быть романистом, но потерпел горькую неудачу, опубликовав вещь, которая с треском провалилась. Больше он не возвращался к этому, решив, что его жизнь может быть оправданна, если он поможет преуспеть своим ученикам“.

Я испытываю тихую гордость, когда мои бывшие ученики заявляют: „Мне бы никогда не удалось это, если бы я не учился у профессора Стрейберта“. Может быть, это звучит как реклама моей собственной методики обучения, но, поверьте, я к этому не стремлюсь. В интервью мои ученики ведь не говорят, каким я был обаятельным педагогом или какими блестящими были мои литературные изыскания. Нет, они обычно заявляют, что „все дело в тех надписях, которые он нанес на стене в своей аудитории“, потому что, когда будущий писатель запоминал эту чертову стенную роспись и сдавал зачет по ней, он начинал нутром чувствовать, что такое великое произведение. Один из учеников как-то сказал: „Я прочел с дюжину романов, прежде чем стал понимать что-то в настенном „генеалогическом древе“ профессора Стрейберта, но его скрытый смысл так и остался для меня тайной за семью печатями“.

* * *

Студенты, которые обучались у меня начиная с 1983 года, никогда не оставляли это „древо“ без внимания, высказываясь примерно так, как это сделал выпускник по имени Тимоти Талл, который стал впоследствии довольно известной фигурой в Мекленберге и издательском мире. Он сказал: „Моя писательская карьера берет свое начало с того момента, когда я, сидя в классе Стрейберта, с благоговейным трепетом изучал его настенные надписи, анализируя их, пока ко мне не пришло ощущение того, что такое литература в высоком смысле этого слова. Она обращала меня лицом к реальности и показывала, как великие писатели осмеливались прикасаться к этим фактам“.

Другой студент сказал: „Такая наглядная вещь, как стенное „генеалогическое древо“ Стрейберта, которое администрация колледжа хотела закрасить, оказалось для меня гораздо более поучительной, чем все остальные курсы вместе взятые. Это был целый мир человеческого поведения, откровенно жестокий, порочный и драматичный“.

Один въедливый посетитель, причислявший себя к писателям, остался недоволен такими высказываниями и спросил:

— Как все-таки эта схема помогла вам стать писателем?

И тогда один из учеников объяснил ему: