Конечно, Елизавета была узурпатором, и сама она прекрасно понимала шаткость своего положения: Иоанн Антонович получил престол по завещанию Анны Иоанновны в соответствии с петровским уставом о престолонаследии. Считавшая себя продолжательницей дел Петровых, Елизавета затруднялась объяснить народу, почему она свергла законного императора, поэтому и пустила в ход традиционное идеологическое клише: мол, предшествовавшие царствования вконец Россию разорили, русский народ испытывает притеснения от иностранцев и потому страдает, а она избавила его от унизительного чужеземного засилья. Ореол петровской славы освещал и новую императрицу. Она как бы продолжала великую историческую традицию петровских времён, столь бесцеремонно прерванную потомками царя Ивана, и на своей коронации 25 апреля 1742 года в Успенском соборе Московского Кремля сама возложила на свою голову императорскую корону.
Шествие коронационной процессии Елизаветы Петровны в Успенский собор. Гравюра И.А. Соколова. 1742 г.
Елизавете казалось, что если вернуться к петровским законам и порядкам, то всё установится само собой, поэтому она дала распоряжение Сенату пересмотреть всё законодательство и исключить то, что петровским установлениям противоречило. Работа шла медленно, к 1750 году остановились только на законах 1729-го, и в 1754 году граф П.И. Шувалов предложил императрице создать специальную комиссию для выработки нового свода законов – нового Уложения. Но этот проект так до конца и не осуществился.
Все 20 лет своего царствования Елизавета не спала по ночам. Вернее, она ложилась не раньше шести часов утра, а её кровать постоянно «кочевала» из комнаты в комнату, так что постоянной спальни у неё не было. Страх ночного переворота стал платой за собственную узурпацию трона.
Елизавета отличалась большой красотой и очарованием. Она хорошо это знала и умело использовала свою неотразимость. Влюблённая в свою красоту, часы проводила за туалетом. Её страсть к моде вышла за рамки всякого здравого смысла. Именными указами императрица устанавливала фасоны платьев и правила ношения ювелирных «безделушек». Ни одна женщина во всей империи не смела носить такую же причёску, как у императрицы. Гардероб Елизаветы состоял из 15 тысяч платьев, нескольких тысяч пар обуви и огромного количества шёлковых чулок. Причём она никогда не надевала одно и то же платье дважды. Светские модницы Петербурга еле поспевали за своей повелительницей, и поскольку одеться эффектней императрицы считалось неприличным, они без устали соревновались друг с другом в разнообразии причёсок и изысканности нарядов. А если Елизавете казалось, что кто-то из дам пытается соперничать с ней в красоте, то она прямо на придворном балу могла приказать нахалке уйти переодеться, а то и на глазах у всех срезать ножницами ленты или завитки волос. Увлечённость императрицы модой часто приобретала анекдотичный оттенок. Например, когда она однажды неудачно покрасила волосы и ей пришлось их остричь, то «за компанию» она приказала остричься и всем придворным дамам, пожаловав им малосимпатичные чёрные парики. Что ж делать, пришлось красавицам носить их, пока волосы снова не отросли.
Императрица любила музыку и поэзию. «Царствование императрицы Елизаветы, – писал великий Г.Р. Державин, – век был песен». Вот пример из галантной пасторали, сочинённой самой государыней:
Чистый источник! Всех цветов красивей,
Всех приятней мне лугов,
Ты и рощ всех, ах! И меня счастливей,
Гор, долинок и кустов…
Тише ж ныне, тише протекайте,
Чисты струйки по песку,
И следов с моих глаз вы не смывайте, —
Смойте лишь мою тоску.
Не чуралась царица и народных песен, ведь, как она говорила, «русское всегда более на сердце русское действие производит, чем чужестранное».
Она обожала игру и всё, что с ней связано: театр, маскарад и дипломатию. Во внешней политике её больше всего занимала интрига, а личные пристрастия брали верх над государственными интересами. Во многом стойкая личная неприязнь к прусскому королю Фридриху Великому толкнула Елизавету на войну с ним.
Символом елизаветинского царствования стал растреллиевский дворец в её любимом Царском Селе, подлинный шедевр восхитительного стиля рококо. Балы при её дворе давались с грандиозным великолепием. Особенно завораживали удивительные фейерверки.
При всем том императрица искренне верила в Бога. Часто пешком отправлялась в Троице-Сергиев монастырь и другие известные обители. Правда, её богомолья больше напоминали необременительные прогулки. Бывало, она возвращалась с полдороги, отдыхала в Москве, а потом снова приезжала на то место, где прервала свой путь, чтобы продолжить его. Но в этом не было пустого лицемерия, просто так ей было удобней. О глубоком уважении императрицы к церкви говорит и тот факт, что, когда ей принесли на подпись манифест о секуляризации церковных владений (то есть переводе их в государственную собственность), Елизавета сказала: «Как хотят после моей смерти, а я не подпишу».
А.Г. Разумовский. Гравюра XVIII в.