Романовы. Ошибки великой династии

Евгения Ланг свидетельствовала: «Брюсов выступал с большим успехом, как обычно. По завершении лекции, в большой тесноте к ним протиснулась молодая поэтесса Нина Петровская, выхватила револьвер, нацелилась Брюсову в лоб. Но тот уверенным движением поддел её руку. Пуля вонзилась в потолок. У Нины ранее был роман с Брюсовым».

Такое может случиться во многих творческих сообществах, но всё дальнейшее – только у мельхиоровцах. Щербаков и Ашукин, авторы книги о Брюсове, писали: «Со свойственным ему эгоцентризмом бывший на том вечере Андрей Белый принял это как покушение на себя».

Сам Андрей Белый вспоминал: «Нине пришла фантазия или рецидив в меня выстрелить, но побеждённая (моей) лекцией, она вдруг обернула гнев на Брюсова, выхватила револьвер…»

Не поделённой оказалась не только попытка убийства, но и сама поэтическая, побеждающая дам лекция: Брюсова или Белого? (Больше всё же свидетельств, что – Белого.) А револьвер из руки поэтессы Петровской по разным воспоминаниям выбивали: сам Брюсов, поэт Соколов-Кречетов, поэт Элис…

Той бы первой свидетельнице, Евгении Ланг, сестре Александра Ланга, тоже – не смейтесь – поэта (в Серебряный век их в Петербурге было больше, чем извозчиков, банщиков и городовых вместе взятых), сообразить и подыграть: раз уж у поэтессы Петровской в руке был семи зарядный револьвер, то намеревалась она стрельнуть: и в Брюсова, и в Белого, и в поэта Соколова-Кречетова (две пули? На такую важную двуглавую поэтическую птицу?), и в Элиса, и в Ланга. А подослали её на лекцию символистов, допустим, акмеисты или имажинисты, эго – или просто – футуристы.

А вы ещё изволите толковать о Пугачёвой с Галкиным, Киркоровым, о Наташе Королёвой с Королёвым, Тарзаном, или о Билане с Рудковской и кем-то там ещё… 

2. Дуэль… Будем стреляться – сквозь Фату Моргану

Однажды поэт Максимилиан Волошин создал, на базе творчества молодой поэтессы Елизаветы Ивановны Дмитриевой, как ныне выражаются, проект « Черубина де Габриак». Свою роль «продюсера» выполнил «под ключ», придумав кроме звучного псевдонима несколько установочных биографических штрихов: красавица, католичка, талантливейшая поэтесса, таинственная, не желающая показываться в тусовке. Обеспечил начальную рекламу, написал предисловие к первой подборке стихов Черубины в журнале «Аполлона» № 2 за 1909 год.

Бурный успех. Страстно влюбившемуся в «католическую поэтессу» Маковскому, редактору «Аполлона», нужно было предъявить хоть что-то, и он получает: Её Голос. Черубина периодически звонит ему, определителей номера ещё не придумали…

Дальнейшие черты образа Прекрасной Незнакомки прорывались в прессу уже помимо воли «продюсера» Волошина: «графиня, воспитывалась в католическом монастыре, огненно-рыжая, редкой красоты, рано потеряла мать, полностью предана своему исповеднику, полна мистической, почти кощунственной любви к Христу, мечтает посвятить ему жизнь».

Это практически чистый конденсат ожиданий тогдашнего общества, его среднеарифметических представлений о красоте, романтике, «обо всём изячном» …

Художник Николай Врангель встречает поезда, на которых, как сообщали, она приезжает в Петербург, и бросается в ноги уже десятой рыжеволосой девушке. Константин Сомов объявил, что готов для сохранения тайны поехать с завязанными глазами к Черубине и рисовать её портрет.

Её точно видели на балу у княгини такой-то. Главный Дон Жуан «тусовки» Николай Гумилёв почти уже отбил Черубину у Маковского.

Потом… какая-то интрига с участием Михаила Кузмина, получившего и передавшего редактору её номер телефона. Дрожащий (наверно) Маковский снимает трубку, диктует цифры барышне-телефонистке и слышит голос: «Елизавета Ивановна слушает».

На неизбежном теперь личном свидании Черубина показалась Маковскому очень некрасивой (Дмитриева хромала и болела чахоткой), совершенно неромантичной, и, что характерно, стихи её (теперь) были такими же унылыми. Публикации прекратились. У оскорблённого «почти покорителя красавицы Черубины» Гумилёва произошла дуэль с «продюсером» Волошиным, по счастью, бескровная.