Романовы. Ошибки великой династии

Солоневич: «…Узнав о приближении восемнадцатилетнего мальчишки Карла с восемью тысячами, Пётр повторяет свой, уже испытанный приём: покидает нарвскую армию, как одиннадцать лет тому назад покинул свои потешные войска, – а потешных у него по тем временам бывало до тридцати тысяч , София же сконцентрировала против них триста стрельцов ».

Это что? Для своих новых соотечественников, уругвайцев, было им написано? И то вряд ли поверят, что в России 30 тысячами можно было как-то исхитриться поиграть, потешиться . И эти 300 стрельцов… Чисто теоретически… вспомнив математику и представив график убывания числа сторонников вокруг Софьи… Да, действительно, в какой-то момент, миг, эта линия, начавшая падение с уровня «Все Вооружённые силы России в распоряжении Софьи» и до уровня «Софья с одной служанкой посажена в монастырь» по свойству «непрерывных функций» должна была бы где-то пересечь и уровень «300 стрельцов»…

Но почему именно 300? Как я предполагал, пишется это всё из поэтического подсознания – наверно, так, неосознанно всплыли и… 300 спартанцев. Ведь у этих историков со стрельцами ассоциируется всё красивое, героическое. Хорошо, а «30 000 потешных Петра», боровшихся с 300 стрельцами Софьи?

Было их, потешных, два полка – Преображенский и Семёновский, по 4 батальона в каждом, всего 3–4 тысячи человек. Косвенное сравнение их боеспособности со стрелецкой я давал посредством «Крымской» и «Польской» теорем: «потешные» побеждали тех, кому проигрывали 5–7-кратно большие стрелецкие армии. Но ведь и прямое, непосредственное сравнение тоже было – слава богу! – один только раз. Сражения меж соотечественниками – не тот доказательный пример, который хочется умножать. Пётр был в Голландии. Стрельцы, по обычаю, взбунтовались… Далее – архивные выписки Пушкина, готовившего роман о Петре:

«Беспокойства усилились. Наконец 4 полка: Чубаров, Колзаков, Гундемарков и Чернов (по другим известиям 12 полков), стоявшие в Великих Луках и по границе литовской, свергнув начальников и избрав новых, пошли к Москве, надеясь возмутить и тамошних стрельцов… Разбитие стрельцов происходило 18 июня у Воскресенского монастыря. Мятежники… не внемля увещеваниям, пошли на войско, состоявшее из 2000 пехоты… Генералы, думая их устрашить, повелели стрелять выше голов… Те закричали, что сам Бог не допускает оружию еретическому вредить православным, и с распущенными знамёнами бросились вперёд. Их встретили картечью, и они не устояли. 4000 положено на месте и в преследование. Прочие бросили оружие и просили помилования…»

Всё же, завершая сюжет, выдвину гипотезу, как могла явиться эта безумная цифра – 30 000 потешных . Уже после свержения Софьи, получив всю власть в стране, Пётр, готовя армию, провёл в 1694 году так называемые Кожуховские манёвры, в которых вместе с преображенцами и семёновцами участвовали и стрельцы и «полки нового строя» (Лефортовский, Бутырский…), фактически вся армия, бывшая под рукой, в районе Москвы. Командующим Ф. И. Ромодановскому, И. И. Бутурлину, их армиям дали легенды, вымышленные титулы, названия стран… В Кожухово набралось может 18–20 тысяч человек, и теоретически манёвры, учения можно было Солоневичу записать в «военную игру», «потеху». Тем более что у Петра всё было глупое, фальшивое, «потешное» (потешно завоеванная Прибалтика, «потешный Петербург»), а уж Кожуховские манёвры критиковали и многие современники…

Ещё Буровский, «Проклятый император»:

«Не менее яркий признак нездоровья Петра – его неспособность сосредоточиться, остановиться, углублённо задуматься о чём-то. Говоря о невероятной работоспособности Петра, часто забывают уточнить: никто никогда не видел его читающим серьёзную книгу (даже по его любимому морскому делу) или пытающимся вникнуть в тонкости юриспруденции, богословия или литературы. Всё сколько-нибудь сложное просто не привлекало его внимания, и времени и сил на это он не тратил. Пётр никогда не гулял один, его не заставали погружённым в размышления.

Пётр выпустил 20 000 одних только указов, большей частью совершенно нелепых или недоступных для понимания (в том числе с примесью голландских слов или просто написанных неразборчиво). Причём его почти никогда не интересовала их дальнейшая судьба; большую их часть видело только его ближайшее окружение, лишь малая часть этих указов рассылалась, и уже совсем немного попадало в глубинку.

Эти 20 тысяч указов – яркий пример душевного нездоровья Петра. Царь действительно писал эти указы постоянно, в том числе и в самых мало подходящих местах: например, во время поездок, в возке, в курной избе на лавке или сидя прямо на бревне или на пне, пока перепрягают лошадей.

Вроде бы, ну какая самоотверженность! Какая преданность долгу! Но в числе указов Пётра есть множество таких, например: “Подчинённый перед начальником должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство”».

Ну и чем же были «указы, которые видело лишь ближайшее окружение»? По сути – некое хобби психически не всегда здорового человека, юридически – не факт публичного права, вообще – не политический факт. Частная жизнь. Психологически даже очень понятно. Жаждущие деятельности, многие бесцельно шагают по комнате. Пётр, и самое первое, любое движение мысли хочет встретить в психологически близкой нише: Издающий Указы. Это его связь с реальностью: да, колёсики госмашины работают, струны власти натянуты, указы пишутся.

А Сталин «бесцельно» ломал папиросы «Герцеговина-Флор», набивая трубку. Хотя ему подкладывали тот же самый табак в коробках. То же можно выстроить психологические этюды! Ещё удивляюсь, как это упустили: «…ломаемые тираном папиросы – это же человеческие судьбы!..».

Но повторю: это частная жизнь.

И, кстати, этот указ «Подчинённый перед начальником должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство» – пример нормального армейского юмора, гиперболы, которые есть и в суворовской «Науке побеждать». Мне сей указ часто доводилось слышать, примерно 270 лет спустя в (советской) армии. Произносили его по-разному, совершенно не зная, чей он. Попасть в фольклор – мечта любого автора.

И по тому роду совпадений, которые я про себя давно определяю как косвенное подтверждение, именно в момент написания этой главы мне случайно попалась статья Константина Душенова с цитатой ещё одного Петровского указа: «Тюрьма есть ремесло окаянное, и до скорбного сего дела потребны люди добрые, твёрдые и весёлые».

Повторюсь: я не собирал специальное досье по Петровским указам, иначе, уверен, можно бы найти ещё десятки подобных шедевров. Уровень этого, согласитесь, почти лесковский. И если для Буровского это нелепо, непонятно, то тут или русский язык ему не родной, или он находится под непреходящим обаянием лепых и понятных брежневско-сусловских Указов, где над прямыми, выверенными двадцатью отделами, комитетами, параграфами и фразами люди вывихивали челюсти от скуки, мучительно переспрашивая друг друга: «Так о чём же тут всё-таки?».

Или просто даже зависть писательская: одна вышеприведённая строчка перетянет и десяток книжек, вроде…

Что касается «правильного, строгого указописания», Пётр имел отношение к созданию Устава Вейде (1698), написав «Учреждение к бою по настоящему времени» (1708), «Инструкцию Нарышкину», «Воинский устав» (1716). Фридрих Великий охотно признавал, что правила действия конной артиллерии Вейде скопировал с петровских.