Романовы. Семейные тайны русских императоров

А 23 марта 1917 года (по ст. стилю — 10 марта), через неделю после отречения Николая II от престола, французский посол в России Морис Палеолог записал: «Вчера вечером гроб Распутина был тайно перевезен из Царскосельской часовни в Парголовский лес, в пятнадцати верстах от Петрограда. Там на проталине несколько солдат под командой саперного офицера соорудили большой костер из сосновых ветвей. Отбив крышку гроба, они палками вытащили труп, так как не решались коснуться его руками вследствие его разложения, и не без труда втащили его на костер. Затем все полили керосином и зажгли. Сожжение продолжалось больше шести часов, вплоть до зари. Несмотря на ледяной ветер, на томительную длительность операции, несмотря на клубы едкого, зловонного дыма, исходившего от костра, несколько сот мужиков всю ночь толпами стояли вокруг костра, боязливые, неподвижные, с оцепенением растерянности наблюдая святотатственное пламя, медленно пожиравшее мученика старца, друга царя и царицы, божьего человека. Когда пламя сделало свое дело, солдаты собрали пепел и погребли его под снегом…»

…Через два года то же самое произошло со всей царской семьей.

* * *

Секретарь Распутина Арон Симанович в 1921 году, находясь в эмиграции в Риге, опубликовал «Завещание», отданное ему старцем незадолго до смерти.

Вот оно: «Дух Григория Ефимовича Распутина-Новых из села Покровского.

Я пишу и оставляю это письмо в Петербурге. Я предчувствую, что еще до первого января (1917 года. — В. Б.) я уйду из жизни. Я хочу русскому народу, ныне, русской маме, детям и русской земле наказать, что им предпринять.

Если меня убьют нанятые убийцы, русские крестьяне, мои братья, то тебе, русский царь, некого опасаться. Оставайся на троне и царствуй. И ты, русский царь, не беспокойся о своих детях. Они еще сотни лет будут править Россией.

Если же меня убьют бояре и дворяне, и они прольют мою кровь, то их руки останутся замаранными моей кровью, и двадцать пять лет они не смогут отмыть свои руки. Они оставят Россию. Братья восстанут против братьев и будут убивать друг друга, и в течение двадцати пяти лет не будет в стране дворянства.

Русской земли царь, когда ты услышишь звон колоколов, сообщающий тебе о смерти Григория, то знай: если убийство совершили родственники, то ни один из твоей семьи, то есть детей и родных, не проживет дольше двух лет. Их убьет русский народ.

Я ухожу и чувствую в себе божеское указание сказать русскому царю, как он должен жить после моего исчезновения. Ты должен подумать, все учесть и осторожно действовать. Ты должен заботиться о твоем спасении и сказать твоим родным, что я заплатил моей жизнью. Меня убьют. Я уже не в живых. Молись, молись. Будь сильным. Заботься о твоем избранном роде».

* * *

Феликс Юсупов и Дмитрий Павлович недолго находились под домашним арестом — царь приказал до окончания следствия первому из них жить в имении Ракитное в Курской губернии, а второму — отправляться в Персию, где находился русский экспедиционный корпус.

Однако и это решение в отношении Дмитрия было оспорено многими родственниками царя. Мария Федоровна, четыре «Михайловича» и три «Владимировича» считали пребывание в Персии молодого и слабого здоровьем Дмитрия «равносильным его гибели» и просили заменить это наказание ссылкой в подмосковное Ильинское.

Царь, прочитав письмо, наложил резолюцию: «Никому не дано право заниматься убийством, знаю, что совесть многим не дает покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь Вашему обращению ко мне.

Николай».

Серьезных выводов не сделал никто — ни царь, ни Великие князья. Полагая, что все дело в людях, Николай II за четыре дня до Нового, 1917-го года сменил премьер-министра, назначив на место А. Ф. Трепова тихого и покорного монаршей воле старика Н. Д. Голицына, занимавшего перед тем пост председателя Комиссии по оказанию помощи русским военнопленным. Перед Голицыным царь поставил две задачи: улучшить продовольственное положение страны и наладить работу транспорта.

Задачи-то были поставлены верно, да не было сил их решить, и начинающийся в столице голод через два месяца привел к голодному бунту, переросшему затем в Февральскую революцию.

Последние дни династии

Новый, 1917-й год Николай и Александра встретили на молитве в церкви. 31 декабря Николай записал в дневнике: «В 6 часов поехали ко всенощной. Вечером занимался. Без 10 минут полночь пошли к молебну. Горячо помолились, чтобы Господь умилостивился над Россией!»

После этих слов Николай нарисовал на странице крест.

Новый год в царской семье словно перенял у старого года эстафету несчастий: болела Александра Федоровна, болел Алексей, злоба и раздражение поселились в великокняжеских семьях, из рук вон плохо работал новый Кабинет министров, продовольственные пайки все уменьшались, роптала армия и, несмотря на войну, нарастала волна забастовок.

9 января, в день 12-й годовщины Кровавого воскресенья, по всей России прошли демонстрации и политические стачки. Только в Петрограде бастовало около 150 тысяч человек.