Романовы. Творцы великой смуты

Это не просто щедрое пожалование… Вага не совсем область, скорее государство. При Федоре Ивановиче она принадлежала Годунову, при Василии Шуйском – его брату Дмитрию…

Пожалование Важской области – знак, что главным человеком в Москве стал боярин Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, служивший у Тушинского вора, а не спаситель Отечества Дмитрий Михайлович Пожарский.

Это знак, что ревизии итогов «приватизации» Смутного времени не будет…

Еще 30 июня 1611 года, в самом начале освободительного движения, Земским собором было принято решение конфисковать земли у бояр-предателей. Тушинские приобретения подлежали отчуждению в пользу неимущих участников движения.

Теперь это решение отменялось.

Под дарственной грамотой на Вагу поставили подписи почти все члены Тушинской воровской Думы. Здесь – подписи Федора Борятинского и Дмитрия Черкасского, Михаила Бутурлина и Игнатия Михнева – любимого спальника Тушинского вора…

Вскоре Собор подтвердил официальным решением, что все приобретения и пожалования, сделанные от имени царя Владислава, аннулируются, но сохраняются основные владения членов Семибоярщины, а также пожалования Тушинского вора. Не зря ведь, в конце-то концов, не щадя своей головы, столько лет предавали и продавали бояре Русь.

С этими итогами приватизации связано и нежелание бояр избирать царя из своей среды. Во-первых, раболепствовать перед иностранцем для них было привычнее, а главное, менее обидно, чем перед своим, еще недавно бывшим ровней тебе… Во-вторых, царь-иностранец, если бы и стал плохо относиться к московским боярам, но равно плохо ко всем, и не стал бы заниматься перераспределением собственности между ними.

Эти резоны, составленные из жадности и корысти, зависти и ревности, самолюбия и глупости, показывают, насколько ничтожной после десятилетия предательств Родины и государей стала среда московской аристократии. Она выродилась, превратилась в исторический хлам, не способный, как и подтвердила дальнейшая история, уже ни к какому державному действию…

«Начальницы» хотели иноземного царя, говорит летописец, но «народы же ратные не восхотели ему быти»…

«Желание боярства, надеявшегося лучше устроиться при иноземце, чем при русском царе из их же боярской среды, – замечает С.Ф. Платонов, – встретилось с противоположным ему и сильнейшим желанием народа избрать царя из своих».

И когда стали решать на Соборе вопрос об избрании царя, первым постановлением Собора было не выбирать царя из иностранцев.