Романовы. Век первый

Дорого обошлась русскому народу его любовь к выдуманным героям-освободителям, для которых борьба – всё, а цель – ничто. У Разина не было никакой программы действий, он не выдвигал ни политических, ни экономических требований – все это ему заменяли боевые кличи: «Сарынь на кичку!»[11] да «Бей начальных людей!». На словах он был за простых людей, а на поверку оказалось, что народ для него – лишь средство достижения честолюбивых целей, отработанный материал, который он с легкостью мог швырнуть за борт, столкнуть с крепостной стены, бросить на растерзание превосходящим силам противника. Он не строил, а разрушал. Даже милое его сердцу казацкое устройство стало ему неугодным, и он делал все для того, чтобы ослабить правительство Войска Донского. Он был враг любого порядка. Ему был нужен бунт, и чем масштабнее – тем лучше. Ему была мила не государственная гармония, а всеобщая анархия и море ликующих голосов, приветствующих его, «любимого», поощряющих казни государевых людей, благодарящих его за щедрое угощение и розданные «зипуны».

Нельзя сказать, что Разин стоял «за Русь Святую», потому что он был безбожником. Он не был ни за старообрядцев, ни за никониан: его агитаторы только и делали, что стравливали тех и других; не назовешь его и защитником национальных меньшинств, так как всех неказаков он считал людьми второго сорта.

Но, видно, исстрадался русский, да и нерусский, народ России от многолетней войны, бесправия и социального угнетения, голода и холода, если даже после казни «батюшки Степана Тимофеевича» продолжал бунтовать – бунтовать в таких местах, где и в глаза-то «батюшку» не видели и куда доходили только слухи да «подметные воровские письма». Все пространство между Окой и Волгой (на юг – до саратовских степей и на запад – до Рязани и Воронежа) было объято огнем. Мужики жгли помещичьи усадьбы, умерщвляя своих недавних господ с такой изощренной изобретательностью, которая проявляется только в моменты народного бунта с его вседозволенностью и безответственностью.

В жестокости мятежникам не уступали и царские воеводы. Они жгли мятежные села, захваченных бунтовщиков сажали на кол, вешали, драли крючьями, менее виновных били кнутом, клеймили и отправляли в Сибирь. Основным местом казней был Арзамас – главная стоянка князя Юрия Долгорукова. Но проявлялась и относительная гуманность. Полгода после смерти Разина в Астрахани продержалось казацкое правление, настолько жестокое, что не остановилось даже перед пыткой огнем и изуверской казнью местного митрополита Иосифа, увещевавшего казаков покориться царю Алексею Михайловичу, не говоря уже о сотнях замученных и убиенных горожан и царских слуг. Так вот, за полтора года своего варварского правления, за массовые убийства, за повальные грабежи и бесчинства, сотворенные казаками в Астрахани, головами ответили только пять наиболее одиозных личностей. Остальные бунтовщики были... приняты на царскую службу и разосланы по другим городам.

И еще раз напомним: бунт, поднятый Степаном Разиным, стоил России около сотни тысяч человеческих жизней. Дорогая плата за волюнтаристический клич: «Я пришел дать вам льготы и свободу!»

Но мы совсем забыли о нашем венценосце – об Алексее Михайловиче Тишайшем. Возвращаясь к характеристике его личности и жизнеописанию, мы, наверное, должны согласиться с тем, что портрет царя, написанный некоторыми его современниками, представляющими его безвольным, изнеженным любителем «выпить и закусить», далек от действительности и страдает очевидной предвзятостью. Да, ему не были чужды гастрономичские изыски, торжественные обеды и обрядовость всей его жизни – царь все-таки!

Также Алексей Михайлович был болезненно щепетилен во всем, что касалось его титулов. Его двор, по воспоминаниям иностранцев, был самым пышным и в то же время самым упорядоченным из христианских монархических дворов Европы. Его облачения были великолепны. Но разве это было блажью или его личной прихотью? Нет, все это делалось во имя величия самой монаршей власти как перед лицом своих подданных, так и для позиционирования московского двора перед иностранными державами, для подтверждения прав «Великих Государей Московских» на земли, которыми они владеют, и на земли, в силу разных причин временно отторгнутые от их державы. Опустить в официальном обращении к царю упоминание о том, что он, помимо царского достоинства, обладает и титулом, например великого князя Тверского или князя Смоленского, означало непризнание за ним прав на эти города и их уезды. Вот почему умаление царского титула в те времена считалось уголовно наказуемым деянием.