Романовы

Оказалось, все они знали: и о взятках, что берет балерина Кшесинская, подруга великого князя Сергея Александровича, и о тех безобразиях, которые творились их подданными, и о тех оргиях, которые устраивал Распутин, — о многом, многом другом. Знали и лично принимали меры, чтобы прикрыть то или иное дело, чтобы оно не получило огласки, чтобы тень не легла на них самих.

Глава XI

«Ну что ж, пора делать революцию», — сказала, позевывая, старушка история.

Когда всматриваешься в дни, предшествовавшие революции, получается впечатление внезапности: очень уж скоро, без сучка без задоринки, свершилось дело. И все оказались на местах, все, как по нотам, провели свою партию, каждый сделал именно то, что было нужно. «Да здравствует великая, бескровная, единственная в мире революция!»

Будущий историк, которому легко будет судить о событиях нашего времени, все разложит по полочкам. Он будет презирать нас — тех, кто, как слепые котята, тычутся носом в разрозненные факты живой жизни. Будущий историк не станет отделять революцию 1905 года от революции 1917 года, для него это будет единый процесс: и московское восстание, и эпопея лейтенанта Шмидта, и проблема Арцыбашева, и эпоха самоубийств в годы подавления революции, и столыпинская скорострельная военно-полевая юстиция. Все события 1905 года, равно как и февраля и октября 1917 года, займут достойное место: и Распутин, и Протопопов, и войны — мировая и японская, — и ВЧК, и белая контрразведка, и голод, приведший к людоедству в 1922 году.

Но если всмотреться, чтобы отдельные деревья не заслоняли лес, то и теперь картина главнейших моментов революции встает выпукло и отчетливо.

Уже 19 октября 1916 года, на совещании членов прогрессивного блока с Протопоповым во главе, устроенном на квартире Родзянко, остро встал вопрос о надвигающейся на Россию революции, а также о том, что существующая государственность своими мерами ее не предотвратила.

— Я хотел бы побеседовать запросто, по-товарищески, — начал свою речь А. Д. Протопопов, как будто не зная о той всеобщей ненависти, которую питали к нему все окружающие, а вместе с ними и вся Россия (особенно после того, как Протопопов щегольнул в думе недавно полученным им мундиром шефа жандармов).

— Мы вас не уважаем и не можем уважать, — сказал ему В. В. Шульгин.

— Мы не можем и не хотим, — вторят ему Милюков и Шингарев, — говорить по-товарищески с человеком, получившим назначение через Распутина, человеком, который освободил Сухомлинова, человеком, который служит вместе с предателем Штюрмером.

Объяснения Протопопова были жалки и по форме, и по содержанию:

— Я личный кандидат государя, которого я теперь узнал ближе и полюбил. У вас у всех есть титулы, состояния, связи, а я начал карьеру тем, что давал уроки по 50 копеек за урок. Я не имею ничего, кроме поддержки государя. С этой поддержкой я пойду до конца, как бы вы ко мне ни относились.

Эта последняя встреча представителя власти с депутатами Государственной думы в частном заседании прогрессивного блока для того времени была весьма значительна. Должны были получить разрешение важнейшие государственные вопросы: о войне, о продовольствии, об угрозе разгона думы и другие. Но вместо делового разрешения этих насущных вопросов жалко лепечет Протопопов:

— Я был и останусь другом думы. В вашем отношении ко мне говорит разум, но не голос сердца. Я к вам отношусь очень хорошо. Хотите, я легализирую нашу партию?

Заседание закончилось заявлением Протопопова, что уже поздно, что он очень устал.

Главной задачей момента было добиться отставки ненавистного всем — и левым, и правым, и умеренным — А. Д. Протопопова.

— Александр Дмитриевич, откажитесь от вашего поста, — просит перед закрытием заседания граф Капнист.

— Вы ведете Россию к гибели, — добавляет к этому Милюков.

— Я сам земец, земства пойдут за мной, — отвечает Протопопов.

— Не пойдут, Александр Дмитриевич, — звучат голоса со всех сторон. — Не пойдут. Идите спать, Александр Дмитриевич…

И действительно, как будто спят. И Протопопов. И царь Николай II.

Задорно пляшет по кабакам, хвастаясь близостью к царице и великим княжнам, веселый Гришка Распутин. Где-то на фронте льется кровь, мобилизован для войны двенадцатый миллион человек «пушечного мяса», стонут от дороговизны женщины и дети в очередях, обогащаются иногда в один день спекулянты, идет по старым рельсам заржавленная машина старого режима.

Но вот прозвучали в стенах Государственной думы слова П. Н. Милюкова: «Глупость или предательство». Прозвучали на всю страну слова о «безответственных влияниях» Александры Федоровны. Проявляются другие симптомы надвигающихся грозных событий.

Группа офицеров, встретив Григория Распутина на платформе Царскосельского вокзала, насмешливо выстраивается во фронт.

— Смирно, господа офицеры, — громко командует, не скрывая злой усмешки, элегантный корнет принц Мюрат.

С этого дня Распутин отказался от поездок в Царское Село по железной дороге: отныне он ездит туда только на автомобиле, всякий раз меняет маршрут.