Романс с сурдопереводом

«Кажется, Алисе он понравился. А она ему? – Рита вспоминала долгий и насыщенный день, расчёсывая на ночь длинные густые волосы. – Он так странно смотрел на меня тогда в зале, возле пейзажистов… Вот потом в баре – не помню. Весело было, он легко вписался в наш кружок. Весёлый, остроумный… Наверное, ему понравилась картина с русалкой, вот он так меня и разглядывал. Интересно бы увидеть его творения. Ведь он сказал, что художник. ещё и преподаёт. Когда только успевает?»

Глава четвёртая. Родители: нежность и мужество

Довольно много лет тому назад мама Настя была тоненькой большеглазой девушкой, мечтавшей стать скульптором. Это было необычно для девушки, но родители не стали её отговаривать и переубеждать. Просто поддержали: отдали в художественную школу, покупали книги по искусству, водили по музеям. Потом были репетиторы и, наконец, долгожданное поступление в Академию. Но это оказалось только началом трудностей.

В группе скульпторов на первом курсе было всего две девушки: Настя и дочь знаменитого ваятеля К. Работы известной дочери смахивали на копии античных мастеров и были исключительно аккуратны по форме. Насте удавались только женские фигуры и то весьма относительно. Бабы у юной скульпторши как на подбор выходили пышнотелые, крупные, круглолицые – ни дать ни взять сельские красавицы из недавнего прошлого. Наряжать их в туники и кринолины не удавалось, и Настя исправно лепила сарафаны, кокошники, венки да крупные бусы. Мужчины у девушки не получались вовсе, хоть плачь. Возникло даже нешуточное опасение, что за никчемные, карикатурные мужские торсы могут и с курса отчислить.

Но тут на счастье Насти появился Костя, тремя годами и одним курсом старше её, высокий и крупный молодой человек с забавной фамилией Маленький. Парень запал на свежее светлое личико в рамочке золотистых кудрей, нежный румянец, разливавшийся от чистого лба до длинной шеи при малейшем смущении. Чуть пухлые, по-детски гладкие ладони и неожиданно хрупкая фигурка при порядочном росте придавали Насте трогательный вид едва повзрослевшего подростка, которого хотелось защитить и уберечь от грубой действительности. Даже гипсовые объёмные девушки в кокошниках чрезвычайно нравились Косте. Однако он быстро уловил Настины трудности с мужскими фигурами, счёл это дополнительным признаком неиспорченности её натуры, но взялся помочь с ваянием гипсовых атлетов и пастушков. Теперь после занятий Костя ежедневно приходил в мастерскую скульпторов, извлекал из газетного свёртка и надевал свой рабочий халат, и ловко подправлял Настиных уродцев, весьма условно названных именами мифологических героев. Заодно помогал доводить до кондиции всех её женщин в сарафанах и бусах.

К присутствию Кости в мастерской студентов-скульпторов довольно скоро все привыкли и перестали обращать на него внимание. А Настя из чувства признательности к неожиданному благодетелю научилась ловко лепить и печь разнообразные изделия из теста, картофеля и прочих вспомогательных пищевых материалов, обнаружив при этом недюжинный кулинарный талант. На Настину стряпню сбегались припозднившиеся голодные студенты, притаскивая с собой в качестве вступительных взносов случайно сложившийся набор разнообразных деликатесов. Эти поздние посиделки стали традиционными и пробрели небывалую популярность среди слушателей Академии. Теперь чтобы быть принятым в круг избранных, уже мало было пронести тайком с собой бутылку хорошего вина, изысканные сладости или фрукты, следовало удивить почтенное Собрание изделием своих рук, будь то оригинальный рисунок или эффектная лепная фигурка. Скоро мастерская превратилась в некое подобие студенческого музея, и заглянуть сюда считали за честь даже преподаватели других факультетов. Попутно обнаружилось, что Настя обладает удивительным талантом создавать трогательные фигурки животных. Гипсовых Настиных щенков хотелось погладить, котят – напоить молоком, а рептилии казались опасными, и дотронуться до них рукой рисковал не всякий.

Костя учился живописи, хотя, по мнению Насти, с таким же успехом мог бы стать и скульптором. Однако скульптура привлекала его гораздо меньше, так как казалась ограниченной в выразительных средствах. Кроме того, громоздкость скульптурных работ мешала собирать коллекцию собственных творений в тесных пространствах городского жилья.