Романсеро

И до чего безголовы.

Все та же отжившая дребедень!

Здесь все, как во время оно:

Смотрите, как смешны и страшны

Безглавые их поклоны.

Несет с приседаньями дама d'atour1

Сорочку монаршей особе.

Вторая дама сорочку берет,

И приседают обе.

И третья с четвертой, и эта, и та

Знай приседают без лени

И госпоже надевают чулки,

Падая на колени.

Присела пятая -- подает

Ей пояс. А шестая

С нижнею юбкой подходит к ней,

Кланяясь и приседая.

С веером гофмейстерина стоит,

Командуя всем парадом,

И, за отсутствием головы,

Она улыбается задом.

Порой любопытное солнце в окно

Посмотрит на все это чудо,

Но, старые призраки увидав,

Спешит убраться отсюда!

-----------------

1 Камеристка (фр.).

ПОМАРЭ

Бог любви ликует в сердце,

И в груди гремят фанфары:

Венценосице виват!

Слава царственной Помарэ!

Эта родом не с Таити

(Ту муштруют миссионеры),

У Помарэ дикий нрав,

И повадки, и манеры.

К верноподданным выходит

Раз в четыре дня, и только,

Чтоб плясать в саду Мабиль,

И канкан сменяет полька.

Рассыпает величаво

Милость вправо, благость влево,

Вся -- от бедер до ступней -

В каждом дюйме -- королева!

Бог любви ликует в сердце,

И в груди гремят фанфары:

Венценосице виват!

Слава царственной Помарэ!

II

Танцует. Как она стройна!

Как изгибается она!

Прыжок, еще прыжок... о боже!

Готова вырваться из кожи.

Танцует. Руки вдруг сплела

И закружилась, как юла,

И замерла, как дух бескрылый...

О господи, пошли мне силы

Танцует. Смолкло все кругом...

Так перед: Иродом-царем

Плясала дочь Иродиады,

И мы напрасно ждем пощады.

Танцует. Гнется до земли.

Что сделать мне? Скажи! Вели!

Казнить Крестителя! Скорее!

И голову дать Саломее!

III

Та, что ела черствый хлеб

По велению судеб,

Ныне, позабыв задворки,

Едет гордо на четверке.

Под баюканье колес

Мнет в подушках шелк волос,

Над толпой в окно смеется,

Что толпа пешком плетется.

О судьбе твоей скорбя,

Я вздыхаю про себя:

Ах, на этой колеснице

Ты доедешь до больницы,

Где по божьему суду

Смерть прервет твою беду,

Где анатом с грязной дланью,

Безобразный, с жаждой знанья,

Тело сладостное вмиг

Искромсает, как мясник.

Эти кони также скоро

Станут жертвой живодера.

IV

Смерть с тобой поторопилась

И на этот раз права,-

Слава богу, все свершилось,

Слава богу, ты мертва!

В той мансарде, где уныло

Мать влачила дни свои,

Вся в слезах она закрыла

Очи синие твои.

Саван сшила, сбереженья

За могилу отдала,

Но, по правде, погребенье

Пышным сделать не смогла.

Тяжкий колокол не плакал,

Не читал молитвы поп,

Только пес да парикмахер

Провожали бедный гроб.

Куафер вздыхает грустно,

Слезы смахивая с глаз:

"Эти локоны искусно

Я причесывал не раз!"

Ну а пес умчался вскоре

От убогих похорон.

Говорят, забыв про горе,

Он живет у Роз-Помлоц.

Роз-Помпон, дитя Прованса,

Так завистлива и зла,

О тебе, царица танца,

Столько сплетен собрала!

Королева шутки праздной,

Спас господь твои права,

Ты лежишь в короне грязной,

Божьей милостью мертва.

Ты узнала благость бога,

Поднял он тебя во мгле -

Не за то ли, что так много

Ты любила на земле!

БОГ АПОЛЛОН

I

Стоит на вершине горы монастырь.

Под кручей Рейн струится.

К решетке прильнув, на зеркальную ширь

Глядит молодая черница.

И видит: по Рейну кораблик бежит

Невиданной оснастки,

Цветами и парчой увитг

Наряден, точно в сказке.

Плывет светлокудрый щеголь на нем,

Как изваянье стоя,

В плаще пурпурно-золотом

Античного покроя.

У ног красавца -- девять жен,

Как статуи, прекрасны,

И гибкий стан их облачен

Туникою атласной.

Поет златокудрый, искусной рукой

На звонкой лире играя.

И внемлет, охвачена жгучей тоской,

Черница молодая.

Крестясь, отвернется и смотрит вновь,

Ломает в страхе руки...

Бессилен крест прогнать любовь,

Спасти от сладкой муки!

II

"Я -- Аполлон бог музыки,

Прославленный повсюду.

Был на Парнасе в Греции

Мой храм, подобный чуду.

На Монпарнасе, в Греции,

Под кипарисной сенью,

Внимал я струй Касталии

Таинственному пенью.

Ко мне сходились дочери,

Смеялись, танцевали

Иль вокализ, ля-ля-ри-ри,

Веселый распевали.

В ответ им рог: тра-ра, тра-ра -

Гремел, леса пугая, -

То Артемида дичь гнала,

Сестрица дорогая.

И стоило кастальских вод

Губами мне коснуться -

Мгновенно сердце запоет,

И строфы сами льются.

Я пел -- и вторила, звеня,

Мне лира золотая.

Сквозь лавры Дафна на меня

Глядела, замирая.

Я пел, и амброзийное

Лилось благоуханье,

Вселенную единое

Наполнило сиянье.

Я прогнан был из Греции,

Скитаюсь на чужбине,

Но в Греции, но в Греции

Душа моя доныне".

III

В одеяние бегинок,

В плащ тяжелый с капюшоном

Из грубейшей черной саржи,

Облеклась черница тайно.

И стремительно шагает

Рейнским берегом, дорогой

На Голландию, и встречных

Вопрошает поминутно:

"Не видали Аполлона?

Плыл он вниз, одетый в пурпур,

Пел, бряцал на звонкой лире,-

Он кумир, он идол мой!"

Не хотят ответить люди:

Этот молча отвернется,

Тот, смеясь, глаза таращит,

А,иной вздохнет: "Бедняжка!"

Но навстречу ковыляет

Грязный, ветхий старикашка

И, руками рассуждая,

Что-то сам себе бормочет.

За спиной его котомка,

Он в шапчонке треугольной

И, хитро прищуря глазки,

Стал и слушает монашку,

"Не видали Аполлона?

Плыл он вниз, одетый в пурпур,

Пел, бряцал на лире звонкой,-

Он кумир, он идол мой!"

Ухмыляясь и кивая

Сокрушенно головою,

Старичок перебирает

Рыжеватую бородку..

"Как я мог его не видеть!

Сорок раз видал в немецкой

Синагоге в Амстердаме.