Романтическая женщина и другие рассказы

Немного сконфуженный я последовал за ней. Я был выбит из колеи. Видишь ли, в этой женщине не было ничего угловатого, в ней было тонко каждое движение и переживание; казалось, что каждое настроение, каждое побуждение бывало отполировано до совершенства, раньше, чем оно выявлялось в словах или в движениях. Она была цивилизована до отчаяния. Дом вполне подходил к его хозяйке, хоть я и не сумел бы определить, в чем это выражалось, как не знал, где он находился, – как я уже говорил, дорогой я не мог отдать себе в этом отчета. Во всяком случае, не за сто миль от Хайд Парка. Я не мастер описывать убранство квартиры, и потому все, что могу сказать о комнате, в которую я вошел вслед за ней, это что комната была большая и казалась именно такой, какой должна была быть. Я хочу сказать, что в тот момент я не особенно интересовался старинной обстановкой, но, если бы в комнате было что-нибудь режущее глаз, я бы сразу заметил, – думаю, что комната была прелестная. Простота в духе Ховарда де Вальдена, бледные стены, с кое-где разбросанными гравюрами Уистлера и Мериона, кое-где черный с позолотой лак. Когда мы вошли в комнату, она положила на стул свое манто, белое с горностаем, и прочее. Мне сразу бросился в глаза сверкающий серебром стол, накрытый для ужина. Но, кажется, я довольно неловко выказал свое изумление: стол был накрыт на двоих. Она поймала меня и одно мгновение строго разглядывала меня, после чего неожиданно разразилась самым веселым чистосердечным смехом, какой мне, к моему счастью или несчастью, довелось когда-либо слышать.

Ее искренность и веселость были очаровательны, но мне не хотелось бы когда-нибудь снова испытать чувство, что над тобой издеваются. Как она смеялась над моей беспомощностью! Но тут же поспешила все загладить. Простой быстрый жест по направлению ко мне сделал ее из возможного врага-товарищем.

– Безумный! – сказала она. – Неужели вы действительно думали, что вы… как это говорится «меня избрали»? Разве вы не знаете: ведь еще утром было решено, что вы приедете ужинать ко мне; это было решено очень-очень рано поутру. Вы или кто-нибудь вроде вас, может быть, не такой очаровательный, но мне повезло. Вы очень на меня сердитесь? Она была рядом со мной, улыбающаяся и близкая. Это, конечно, было лишь кокетство, но какая удивительная техника! Я знал, что она играет, а кровь усиленно приливала к голове, – она была такая чистая, такая «наша».

Может быть, она ждала, что я поцелую ее в этот момент, и, действительно, я с трудом сдерживал себя, потому что люблю быть джентльменом и делать то, что от меня ожидают. Но тогда я ее не поцеловал, – я чувствовал, что для того момент был неподходящий, это должно было произойти как-то иначе, да и к тому же я не люблю таких мимоходом сорванных поцелуев… Но она ждала…

– Не скажу, чтобы я сейчас был склонен сердиться, – довольно глупо, ответил я, но прошу вас, будьте снисходительны ко мне, потому что и никогда-никогда не встречал женщины, похожей на вас.

– Я это запомню и повторю, если вы станете безумствовать, но я знаю вас слишком хорошо. Вы человек осторожный и бываете безумны лишь тогда, когда безумием была бы рассудительность.

Она стояла близко от меня, что было опасно. Я не могу долго сдерживаться и временно обуздывал себя только из желания чего-то более реального… Но почему женщины так поступают? Почему они смело, всей ногой, ступают там, где мужчины боятся даже прокрасться? Я говорю по собственному ничтожному опыту. Но оба моих крупных романов пошли бы вкривь и вкось, если бы женщины поступали по-своему, если бы не мое пристрастие к организованности. Но еще секунда, и я потерял бы самообладание – ее лицо, аромат… У нее на груди была приколота орхидея. А opхидея берет свой запах от женского тела, пахнет только тогда, когда он смешивается с дыханием женщины. Это было очаровательно. Я не устоял.

– Меня увлекли сюда как соучастника, – дерзко сказал я, – но мне, как гостю, уделяют очень мало внимания.