Романтические эссе

Задача такого рода, т. е. одновременное художественное изображение человека и его анатомический анализ, объединение мечты романиста и ученого, была впервые решена Фрейдом; и, когда читаешь Лурия, вспоминаются великолепные фрейдовские описания случаев. По своей точности, жизненности, богатству и глубине проработки деталей (хотя они, конечно, отличаются от фрейдовских так же, как нейропсихология отличается от психоанализа) луриевские случаи могут действительно сравниться только с описаниями Фрейда. Они оба проводят фундаментальные исследования природы человека; и в том и в другом случае — новый подход к пониманию человеческой природы.

Еще одним отличием луриевских «биографий» является то, что они представляют собой описание случаев с тридцатилетней историей — ни Фрейд, ни кто-либо другой не оставили нам описаний такого объема. Однако истинная уникальность этих историй заключается в их стиле, где строгое, аналитическое описание сочетается с глубоким личным чувством эмпатии к тем, о ком он пишет. Метод строгого анализа используется им для того, чтобы выделить «синдром», всю сумму симптомов, характерных для заболевания, или состояния, или нарушенной функции; однако анатомическое описание синдрома включается в изображение личности больного, его индивидуальности, что делается с почти художественной непринужденностью и экспрессией. И эти два метода объединены — синдромный анализ всегда связан с характеристикой личности больного, а личность всегда связана с синдромом — метод художественного изображения личности и научный анализ синдрома с успехом сплавлены воедино. Насколько Лурия удается их сплавить — решать читателю; однако необходимо подчеркнуть, что уже сама идея такого сплава была смелой и новой. До Лурия никто еще не создавал неврологических «новелл».

«Я пытался идти, — пишет Лурия, — по пути Уолтера Патера с его «Воображаемыми портретами»… с той разницей, что персонажи моих книг не были воображаемыми портретами». Они не были воображаемыми, но и не были невообразимыми, так как превращение Лурия простых фактов из жизни Шерешевского и Засецкого в удивительно живые и прекрасные описания случаев — продукт потрясающего творческого синтеза и воображения. Естественно, что они оказываются описаниями экстраординарных случаев, так как именно необыкновенные случаи представляют наиболее выразительные примеры, уникальные по своей поучительности, независимо от того, являются они случаями гипертрофии каких-либо способностей (как это имеет место в случае мнемониста с его фантастически развитой памятью и воображением) или случаями поражения определенных мозговых зон и опустошительного разрушения психических функций, как у больного Засецкого с ранением мозга.

Выдающийся врач прошлого века Айви Мак-Кензи писал: «Врач (в отличие от натуралиста) занимается… одним-единственным организмом, человеком, усилия которого направлены на сохранение собственного тождества в неблагоприятных обстоятельствах». Как нейропсихолог Лурия изучает заболевания и синдромы, развитие мозга и его поражения, а также связанные с ними изменения психики; однако как представитель «романтической» науки и как врач он всегда сосредоточен исключительно на этом тождестве, занят поиском его, рассмотрением особенностей его трансформаций, укреплением и поддержкой этого тождества в борьбе с превратностями судьбы. Именно по этой причине «биографические» описания Лурия, помимо своей специфичности, являются прежде всего и преимущественно рассказами о личности как целом — о ее психике, жизни, мире, о выживании.

В своей книге «Ум мнемониста» Лурия не только представляет нам потрясающий анализ психики мнемониста, но и демонстрирует свою глубокую озабоченность его человеческой судьбой. Это чувство озабоченности и сочувствия с еще большей силой проявляется в книге «Потерянный и возвращенный мир», где на долю больного выпала столь напряженная и мучительная судьба.

Обе эти книги, как подчеркивает в своем предисловии к работе «Ум мнемониста» Джером Брунер, выходят за пределы чисто медицинской или научной литературы и представляют собой новый литературный жанр, который отличается целостностью повествования и прекрасным языком, столь же смелым, сколь ясным и прозрачным. В книге «Потерянный и возвращенный мир» чувство драматического напряжения, динамики рассказа возникает с самого начала (хотя, как это бывает в большинстве правдивых историй, рассказ этот не имеет окончания). Несмотря на то что автором этого жизнеописания, как говорит Лурия, является сам Засецкий, в действительности мы должны видеть в Засецком и в Лурия соавторов этой истории. Создание книги такого рода не имеет прецедента в нашем столетии, поиск аналогов заставляет нас вспомнить об анонимном тексте «Confessions of a Ticquer» («Признания страдающего тиками»), с которого начинается книга Меж и Федел о тиках, изданная в XIX в., где собственный текст больного перемежается с комментариями его врачей. Лурия возвращается к этой старой традиции, однако он ее возрождает в абсолютно новой форме.