Мы отчалили. Берег удалялся черной тенью с пятнами огней кое-где. Прокричал петух. Время от времени раздавался треск раздавленной раковины под ногами толпившихся на берету людей. Я вспоминал контрабандистов, чтобы забыть потом навсегда. Сидя на веслах, старый Рэнгсли бормотал нечленораздельные звуки. Вдруг он запел хриплым, пьяным голосом рыбачью песню:
Неумолчно рокотала вода, точно в короткий срок ей надо было поведать нам миллионы сплетен. Старый Рэнгсли поднялся в ожидании корабля, и полусонный свалился на скамью. Лодка черпала воду, как решето. Ветер крепчал. Мы трое боялись, что не продержимся. На море не видно было никаких огней.
Наконец мы завидели вдали голубой свет. Но к этому времени Том Рэнгсли совсем сдался, и мне самому пришлось управлять лодкой. Карлос, не говоря ни слова, принялся вычерпывать воду. Кастро, к моему удивлению, оказался настоящим моряком и деятельно мне помогал.
— Мне кажется, мы потонем, — спокойно сказал Карлос. — Мне больно за тебя, Хуан.
— А себя почему не жалеешь? — ответил я в мрачном отчаянии.
— Сейчас, дорогой мой брат, я охотно умер бы в волнах, — ответил он со вздохом, не выпуская, однако, черпака.
— Тебе больно покидать родину, твоих друзей, твою Испанию? — спросил я.
— Нет, не Испанию — Англию, — многозначительно ответил Карлос. — Здешние обычаи, здешний народ. В особенности — одну.
В его словах и улыбке мне почудилась горькая ирония; но они были сказаны очень серьезно.
Кастро оттащил на нос бесчувственное тело Тома Рэнгсли. "Убил бы этого старика!" — злобно процедил он сквозь зубы.
Кастро отнюдь не хотел утонуть. Конечно, и я не хотел. Но во мне говорил не страх, а скорее чувство растерянности и разочарования — внезапнее сознание, что я иду не к романтическим приключениям, а к смерти, подавляло меня.
Мы хранили угрюмое молчание. Карлос усердно вычерпывал воду, не произнося ни единой жалобы, точно и в самом деле не заботился о жизни. В его покорности мне чудилось что-то возвышенное и романтическое. Может быть, жизнь наскучила ему; может быть, он в самом деле жалел об оставленном позади — о каком-нибудь тайном обществе, или о женщине. Но если мы все потонем, он благородно, без жалоб, встретит конец, познав всю полноту бытия. Я же должен был бесславно погибнуть, едва вступив на порог жизни.
— Смотрите, сеньор! — воскликнул Кастро.
В синем свете фонаря призрачно вставали четырехугольные паруса корабля. Они приближались; уже видны были человеческие лица, глядевшие в нашем направлении. Мы все трое дружно крикнули.
С гордостью могу сказать, что только благодаря мне мы достигли корабля. Когда я обвязывал Карлоса канатом, лодка потонула под нами. На борту визжали пассажирки, и когда я судорожно ухватился за брошенный мне канат, у меня мелькала в голове мысль, что никогда еще я не слыхал столько женских голосов зараз. Потом, когда я ступил на палубу, они со смехом обступили старого Рэнгсли, повторявшего громовым голосом, прерываемым частой икотой:
— Я их… ик… довез… ик… и попал в холодную баню… ик!
На корабле мне влили в горло чего-то горячего, обсушили и уложили спать. Старого Рэнгсли отправили в шлюпке на берег.
Началась новая странная жизнь. "Темза" была самым обыкновенным вест-индским торговым судном. Но канаты, снасти и нерушимый купол неба над головой давали богатую пищу моему воображению. Медленно, лениво ползло время.
Карлос рассказывал мне о своей прежней жизни, о своих похождениях. Возвращение в Испанию было для него отрезано в силу каких-то путанных интриг между "верными" войсками Бурбонов и итальянскими легионами.
Насколько мог я понять, Карлос вел крупную игру и благодаря своей беспечности проиграл. Фигурировала в его истории какая-то оскорбленная женщина. Он умел пить вино романтики. Теперь он доблестно ехал принимать наследство у старого дяди, очень знатного землевладельца на Кубе.
— Он, как я слышал, очень стар, — говорил Карлос, — немного сумасброд, и он нуждается во мне.
Карлос потерял в Испании все свое состояние, и для него пришлось как нельзя более кстати, когда дядя прислал за ним Томаса Кастро привезти его на Кубу в город Рио-Медио.
— Город принадлежит моему дяде. Дядя очень богат — испанский гранд. У него единственная дочь — донья Серафина. Я назначен — если удостоюсь его благосклонности — в женихи Серафине. И тогда все наследство перейдет ко мне. В роду не осталось наследников, кроме меня.
— Но как ты попал в беду? — спросил я.