Романтические приключения Джона Кемпа

Бальтасар три раза прошелся по двору — очевидно, это вошло у него в ежедневную привычку. Он высвободил свою руку из моей, чтобы взять понюшку, — и снова оперся на меня. И то, что он так привычно опирался на мою руку, было самым странным, самым трогательным событием этого вечера. Очевидно, до меня кто-то так же поддерживал его. Карлос? Да, несомненно, Карлос. И чувствовалась какая-то неизбежность, воля неведомых судеб в том, что я очутился на его месте. Дон Бальтасар говорил мало и немного бессвязно: его мысли мелькали подобно пламени угасающей лампы. Помню, что он спросил меня с каким-то старческим беспокойством, слыхал ли я когда-либо об ирландском короле по имени Бриан Боре, но ответа моего он, казалось, не слышал и больше ничего не говорил.

Мы простились с ним у дверей моей комнаты, и я смотрел ему вслед, когда он двинулся дальше, окруженный светом и предшествуемый своим мажордомом. Было что-то призрачно-величественное в его походке, какая-то старинная внушительность. Казалось, что восстал из гроба человек, спавший больше сотни лет. А ведь этот самый дон Бальтасар во времена своей дикой и пылкой юности чуть не растратил огромного состояния семьи Риэго, был кумиром всего Мадрида и источником горя своих родных. Он увез vi et armis[16] монахиню из монастыря, вызвав гнев своего государя и проклятие церкви. Он пожертвовал всем своим европейским состоянием ради короля, дрался с французами, и за его голову было назначено высокое вознаграждение. Он знал страсть, могущество, войну, изгнание и любовь. И после всеобщего признания его мудрости и храбрости он испытал тяжелое, сломившее его горе — смерть молодой жены, матери Серафины.

Какая жизнь! И могла ли моя рука, на которую он опирался, быть ему поддержкой в конце жизни? Хватит ли у меня сил? О, если б только она опиралась на мою руку! Мне казалось, что ради нее я смогу сокрушать скалы, достать и сложить к ее ногам все звезды с небес.

Послышался вздох. Кто-то показался в конце галереи. Я стал на балконе и увидел отца Антонио. Он подошел ко мне и дружелюбно проговорил:

— Вышли подышать свежим воздухом, сын мой? Да, ночь тепла. — Его глаза благодушно глядели на меня. Мне он почему-то сразу понравился.

— Да, ночь чудесная, — подтвердил я.

Он поднял глаза к звездам.

— Как ярко горят светила, — проговорил он и прибавил: — Никогда не надоест созерцать это величественное зрелище.

— Как поживает дон Карлос, ваше преподобие? — спросил я.

— Наш возлюбленный страдалец спит, — ответил он, добродушно глядя на меня. — Он отдыхает. Знаете ли вы, мой юный кабальеро, что я был военнопленным в вашей стране и знаком с Лондоном. Я был капелланом на корабле Сан-Хосе во время Трафальгарской битвы. Да, ваша страна — благословенная, плодородная страна, и сердца ее сынов благородны. Я никогда не забываю помолиться за вашу родину.

Я не знал, что сказать и неловко поклонился. Патер положил свою короткую пухлую ручку на мое плечо.

— Пусть ваш приезд, сын мой, принесет успокоение душе страдальца, слишком смятенной земными делами. — Он снова вздохнул, приветливо кивнул мне с грустной улыбкой и, уходя, снова забормотал по четкам свои молитвы.

Глава II

Дон Бальтасар не спрашивал о причинах моего присутствия. Может быть, он думал, что сам пригласил меня, — и уж конечно не подозревал о способе моего прибытия.

О’Брайен уехал в Гавану на корабле, привезшем Риэго в Рио-Медио, — и не подавал признаков жизни. И все-таки, прибыв на "Бриз", он должен был увидеть, что меня на корабле нет. Но я забыл об опасности, висящей надо мной. Две недели я жил, как во сне.

Мы постоянно говорили об О’Брайене — он был единственной темой наших разговоров. Карлос слабым голосом часто восклицал:

— Он бесчестит имя рода Риэго! — и его дядя, сидевший в высоком кресле у постели, грустно кивал головой. Да, его владения стали убежищем отбросов со всех Антильских островов. Каждый разбойник, убийца, бродяга стал считать Рио-Медио безопасным пристанищем. Я вспомнил, как ямайские газеты писали о "пиратах Рио-Медио" и настаивали, чтоб наше правительство энергично протестовало и указало испанскому правительству, что гнездо пиратов и разбойников находится, как это ни странно, под косвенным покровительством испанского короля. "Так называемые испанские гранды в своих поместьях дают приют тем, кто нарушает нашу торговлю с Вест-Индией, является постоянной угрозой на морях, — писал "Bristol Mirror". — Куда смотрит наш флот? Если кубинские власти не желают вмешаться — мы должны взять дело в свои руки".

Адмирал Роулей, старый вояка, пытался было "взять дело в свои руки", при негласной поддержке нашего правительства. Но дело окончилось полным поражением — высланные с корабля Роулея к берегам Рио-Медио лодки были разбиты, — а власти Кубы протестовали против военных действий в мирное время, сами в виде компенсации выдали английским властям семерых пиратов, повешенных в Кингстоне. И адмирал Роулей был отозван и попал в немилость.