Романтический манифест

Намерение низвести человеческое сознание на уровень ощущений, лишив его возможности интеграции, стоит за сведением речи к невнятице, литературы — к «настроениям», живописи — к мазкам, скульптуры — к плитам, музыки — к шуму.

Но в этой отталкивающей картине есть и поучительный с точки зрения философии и психопатологии элемент. Она демонстрирует — негативно, используя отсутствие — связь искусства с философией, разума с выживанием человека, ненависти к разуму с ненавистью к бытию. В результате многовековой борьбы против разума философы преуспели — методом вивисекции — в производстве образчиков того, во что превращается человек, если лишить его способности рассуждать, а по тем, в свою очередь, можно видеть, на что похожа жизнь для существа, у которого в черепе пусто.

Те, кто провозглашают себя защитниками разума, возражают против «строительства систем» и яростно спорят, защищая те или иные слова с конкретным значением или мистически парящие в пустоте абстракции. Однако враги разума, по-видимому, знают, что психоэпистемологическим ключом к разуму служит интеграция, а искусство — лучшее средство психоэпистемологического развития, и, чтобы уничтожить разум, нужно убить в человеке интегрирующую способность.

Весьма сомнительно, чтобы практики и ценители современного искусства обладали достаточным интеллектуальным потенциалом для понимания его философского смысла; все, что им нужно, — находить удовольствие в исследовании худших областей своего подсознания. Но их вожди действительно понимают и вполне осознают проблему: отец современного искусства — Иммануил Кант (см. его «Критику способности суждения» ).

Не знаю, что хуже: заниматься современным искусством, считая его грандиозным мошенничеством, или делать то же самое искренне.

Тот, кого не устраивает роль пассивной безмолвной жертвы подобного мошенничества, может на примере современного искусства убедиться в практическом значении философии и плачевных последствиях ее отсутствия. Если говорить конкретно, жертвы разоружались путем разрушения логики, а еще конкретнее — путем разрушения определений. Определения — стражи рациональности, первая линия обороны против хаоса умственного распада.

У произведений искусства, как и у всего в мире, особая природа: понятия должны определяться по характерным признакам, отличающим их от всех прочих сущностей. К роду произведений искусства относятся: предметы, сделанные человеком и воссоздающие действительность в соответствии с метафизическими оценочными суждениями художника посредством специфического материального средства. Виды — это произведения разных направлений искусства. Они определяются по конкретным средствам, используемым ими и обозначающим их отношение к различным элементам когнитивной способности человека.

Человеческая потребность в точных определениях базируется на законе тождества: А есть А, предмет равен самому себе. Произведение искусства — специфическая сущность со специфической природой. В противном случае мы имеем дело не с произведением искусства, а с чем-то иным. Если это просто материальный объект, он принадлежит к некоторой категории материальных объектов, а если его нельзя отнести ни к какой конкретной категории, то следует причислить к той, которая зарезервирована как раз для таких феноменов, — мусор.

«Нечто, созданное художником» — не определение искусства. Борода и рассеянный взгляд — не определяющие признаки художника.

«Нечто в раме, висящее на стене» — не определение живописного полотна.

«Нечто, состоящее из отпечатанных страниц в переплете» — не определение литературного произведения.

«Нечто слепленное» — не определение скульптуры.

«Нечто, состоящее из производимых чем-нибудь звуков» — не определение музыки.

«Нечто, приклеенное к гладкой поверхности» — не определение какого-либо искусства. Не существует искусств, в которых бы в качестве средства использовался клей. Наклеивание травинок на лист бумаги с целью изобразить траву — возможно, хорошая трудотерапия для детей с задержками развития (хотя я в этом сомневаюсь), но не искусство.

«Потому что я так чувствую» — не определение и не подтверждение чего бы то ни было.

Ни в какой человеческой деятельности — если мы хотим считать ее человеческой — нет места для случайной прихоти. Ни в каком произведении, созданном человеком, нет места ничему непознаваемому, непостижимому, неопределимому, необъективному. Вне сумасшедшего дома поступки людей мотивируются сознательными побуждениями; если нет, они не интересны никому за пределами кабинета психотерапевта. И когда представители современного искусства заявляют, что не знают, что делают или что заставляет их так делать, нам следует поверить им на слово и больше о них не думать.

Апрель–июнь 1971 г.

5. Основные принципы литературы