Романтическое заклятье

Ынтхак устало сидела на волнорезе, там, где небо сливалось с морем, и вслух говорила о том, что накопилось у нее на душе. Тетка с семьей куда-то пропала, забрав залог за дом – весь, до последней воны. Ынтхак не могла понять, куда они запропастились. Набирала по телефону, но слышала лишь «абонент недоступен». Потом пыталась узнать у владелицы дома, когда вернется родня, но та лишь сказала ей быстрее собирать вещи и освобождать жилье. У Ынтхак не осталось ни кола ни двора, ее, по сути, выбрасывали на улицу. Собирать ей было особо нечего: лишь немного одежды и уже начавший увядать букетик гречихи. Теперь она уже просто боялась думать о том, что принесет ей завтрашний день. Надежд на лучшее не было, как бы хуже не стало. Хотя куда там хуже? Похоже, она и так на самом дне.

Свои вещи она оставила на вокзале в камере хранения и пошла в школу. Там ее, как кота за шкирку, поймала классная, которой кто-то успел наябедничать, что Ынтхак курит. Когда из ее сумки выпали спички и зажигалка, что-то объяснять уже было бесполезно, ведь подозрения классной подтвердились. Но Ынтхак это уже не волновало, у нее были проблемы поважнее. Да, она никогда не считала дом тетки по-настоящему своим, но теперь не было и его. И формального опекуна, получается, она тоже потеряла. Ей хотелось с кем-то поделиться этим горем, но весь день приходилось сдерживаться и молчать.

К кому ей сейчас обратиться? К морю? К небу? Ынтхак посмотрела наверх. Ее мама, красивая и добрая мама… Она, наверное, попала на небеса.

– Мамочка, ну как ты там? Ты в раю? Какой он? Там лучше, чем здесь? Мама, я…

У нее замерз нос, и она спрятала его в шарф – тот самый, который мама велела ей носить. Голос ее сбивался, она, запинаясь, повторяла одно и то же:

– Мама, мама, я… Мне плохо, мама.

Она прислушалась, но никто не ответил, вокруг была только тишина. Ынтхак сдержала вздох.

– Никому до меня нет дела.

По щеке у нее тихо скатилась слеза. И в этот же момент с неба начал накрапывать дождь. Бум! – капля упала ей на макушку. Бум! – еще одна на ноги. Слезы и дождь – прямо как символ ее мерзко-пакостной жизни. От дождя ей захотелось еще сильнее расплакаться.

– Снова? Как же мне это надоело! Не жизнь, а сплошной дождь!

Она вся съежилась, уткнувшись головой в колени. Дождь барабанил ей по спине. Но через мгновение все прекратилось. Никогда прежде дождь не останавливался так внезапно. Она в удивлении подняла голову. Прямо над ней возвышался Гоблин, который держал в руке большой зонт и просто тихо смотрел на нее.

– Это из-за меня. Так всегда бывает, когда мне грустно на душе.

От звука его низкого голоса она медленно опустила и снова подняла веки. Взгляд ее безупречно черных глаз коснулся Гоблина.

– Я про дождь. Он сейчас закончится.

– Он идет, когда вам грустно?

– Да.

Она спросила это как бы в шутку, но Гоблин ответил абсолютно серьезно. Ынтхак рассмеялась. Глупо, конечно, что ее так бросает то в смех, то в слезы. Она как будто стояла на самом краю обрыва, когда внезапно он прикрыл ее зонтом. Но все равно он – злой человек. Добрый не стал бы уезжать. Не стал бы говорить, что она «практической ценности не представляет». Да и вообще, он не человек, а Гоблин.

– Могу представить, как вам грустно, когда тайфун образуется.

– Это уже не я, это Земля грустит. Ты как?

Она только что жаловалась, что ей плохо и никому до нее нет дела. И вот сейчас он спрашивает ее об этом. Ынтхак посмотрела вокруг: дождь действительно постепенно стихал, капли били по зонту все реже. Поймав ее недоверчивый взгляд, Гоблин улыбнулся.

– Просто настроение стало лучше.

Может, и вправду погода в стране зависела от настроения этого странного и загадочного Гоблина. Ынтхак украдкой вытерла ладонью оставшиеся слезы. Если действительно дождь шел от того, что ему было грустно, то, выходит, он все-таки грустил…

– Я же вас не вызывала…

– Нет. Да и я как раз занят все это время был. Заботы всякие, то-се.

– Плохо дело.

– Почему?

– Теперь всякий раз, когда пойдет дождь, я буду думать, что это вы грустите. Я в одиночку со своими проблемами едва справлялась, а теперь придется и за вас переживать…

У Ынтхак дернулись уголки рта, и было непонятно, плачет она или смеется. Но взгляд ее был светлым. Гоблину казалось, что этот свет касается его груди. Он опустил глаза. Она была хорошей, эта девчонка, которую он спас. Ему хотелось только, чтобы ее жизнь не была такой печальной… «У нее же такое тонкое пальто», – озабоченно заметил он.

– Тебе не холодно? Почему здесь стоишь?

– Похоже, простудилась уже. Я ж невезучая. Несчастья постоянно ко мне липнут. Только начинаешь забывать о них, как они приходят вновь… Извините, я больше не буду вас доставать.

– Ты почему сейчас сказала «доставать»? Ты почему так сказала? Что-то имела в виду?

– А что, не любите это слово?

– Я его ненавижу! Не говори так больше!

Ынтхак почему-то рассмешило то, что Гоблин не выносит, казалось бы, обычное слово. Ей нравилось разговаривать с ним. В любом случае это лучше, чем плакать в одиночестве. Гоблин по-прежнему держал над ней зонт.

– Расскажи еще что-нибудь, мне нравится тебя слушать.