Неожиданно за бортом послышались крики. Штурман открыл форточку:
— Ого!
Я и сам понял, что «ого!». Кто-то отчаянно ругался, вспоминая всех святых. Куликов фыркнул:
— Вот заворачивает! Вот заворачивает! Ничего себе — встречают. Посмотри-ка, посмотри-ка, — генерал!
Я выглянул в форточку. Да, действительно, генерал в папахе. Низенький, толстый, в фетровых бурках, в новеньком, настежь распахнутом кожаном пальто-реглане на меховой подстежке. Он только что выбрался из подъехавшей «эмки» и, разъяренно размахивая кулаками, кинулся к «Дугласу», из двери которого с нарочито-важным видом, неторопливо спускался по лесенке флаг-радист капитан Топорков.
— Какого черта вы тут объявились?! — кричал генерал. — Кто вас сюда приглашал? Убирайтесь отсюда сейчас же! Чтоб духу вашего не было!
Топорков с невозмутимым лицом выслушал гневную тираду генерала и, когда тот сделал паузу, чтобы набрать в легкие новую порцию воздуха, кончиком пальцев тронул его за плечо:
— Товарищ генерал, доложите, пожалуйста, маршалу…
Генерала словно водой облили. Он вздрогнул, обернулся и обомлел: в проеме двери в накинутой на плечи шинели стоял маршал авиации Голованов.
— Генерал, встречайте гостей! — сказал Голованов, прикрывая рукой улыбку. — Непрошеных. Сейчас прилетят еще четыре самолета. Распорядитесь привлечь их цветными ракетами.
Это что — Америка?
Все вокруг было разбито, разворочено, выжжено. Даже сугробы снега не могли скрыть трагических следов войны. Хозяин-генерал был в отчаянии:
— Да куда же я вас положу?!
Кинулся к телефону, чтобы позвонить в город, там должна быть гостиница для особых случаев, но Голованов властно положил руку на аппарат:
— Ни в коем случае! О нашем прилете никто не должен знать.
Странно все это, таинственно.
Ночевали на полу в чудом уцелевшей избушке, которая была сверху донизу набита постоянными ее жильцами — тощими голодными… клопами. Кошмарная ночь! Чтобы скоротать ее, мы рассказывали друг другу анекдоты, а Романов рассказал нам назидательную быль такого содержания:
…Это было как раз вчера, поздно вечером. Ложимся мы, значит, с жинкой спать. И дверь уже заперли, и свет пригасили. И только-только я задремал, как послышался стук, тихий такой, неуверенный. Нюрка моя — прыск с постели.
— Кто там?
— Это я — Катя.
— Чего тебе?
— Выдь на минутку.
Накинула пальто, влезла в валенки и за дверь. И чего-то там зашептались. А я подумал: «Почему за дверью шепчутся, а не в комнате? Значит, от меня секреты?»
Вернулась, Раздевается, ложится. Молчит.
Спрашиваю для порядка:
— Чего это Катьке так поздно спонадобилось?
— А так, ничего!
И ответила как-то, будто хотела, чтобы я еще раз спросил.
А меня уже заело:
— Как это — «ничего»?
— Да так.
— А все-таки?
Молчит.
А я распалился — что это еще за секреты такие!
— Ну, ты долго будешь молчать?!
Тихо, робко отвечает:
— Да она, знаешь, Ванечка, просила, чтобы ты ей… Ну, это… из Вашингтона чулки со стрелками привез…
Меня так к потолку и подбросило:
— Это что же, — заорал я, — значит, ты уже растрепалась тут всем?!
Клянется, божится, что никому ничего не говорила. А я уже разошелся. Возмутило меня, что никому ничего доверить нельзя — сразу же все и разболтают.
— Как же не говорила?! — допытываюсь я. — А откуда же тогда она узнала?
Теперь уж Нюрка разозлилась, шипит, как гусыня:
— Дурень ты, дурень! Да пойди на базар, вся толкучка только и говорит о вашем полете в Вашингтон!..
— Не смешно, — сказал кто-то, — вовсе не смешно.
И все рассмеялись, и тут же зачиркали спичками, закурили.
А наутро — туман, и как назло потеплело. Самолеты покрылись корочкой льда. Обледенение. Попробуй тут улети! А лететь мы знали куда — в Баку. Только не знали — зачем. А спрашивать боялись. И где же тут Америка? Где Вашингтон?
Ждали до полудня, с душевным трепетом поглядывая на хибарку. Неужели ночевать? Нет, это немыслимо! И лететь опасно. С обледенением в полете шутки плохи. Тут уж не помогут никакие качества пилота: разом превратишься в кусок льда.
А туман стоял. Иногда он редел, становился светлым. Значит, толщина его небольшая, и там солнце. А что, если пробиться вверх и пойти по курсу до Каспия? Уж возле моря-то наверняка хорошая погода.
Голованов смеется:
— Что, клопов испугались? Ладно, давайте попробуем.
Хозяин-генерал — сама готовность: нужна горячая вода — пожалуйста! Быстро вскипятили, наполнили цистерны и полили из шлангов самолеты. Корочка льда с протестующим звоном сползла на снег. Запустили моторы, прогрели и один за другим пошли на взлет, в туманную хлябь. Стекла тотчас же мазнуло кристалликами изморози, но немного. Пошли низом.
Местность явно понижалась, и мы уже шли над калмыцкими степями, пробиваясь через щель между землей и облаками.
А через два часа полета впереди порозовело, облака ушли назад, и мы вырвались на ослепительный морской простор, с голубым пологом неба и сияющим солнцем.