Романтики и реалисты

Меня за такую мысль, выскажи я ее вслух, – писала она, – распяли бы без суда и следствия, и правильно сделали бы! Но как втолковать, что воспитание конкретно? Что многое из старого опыта уже не годится? Что при хорошей жизни нашего ребенка требуются иные слова воздействия, чем при плохой. Что, когда всем трудно, не надо объяснять, что такое сострадание. Оно возникает естественно. А когда всем вполне спокойно и не надо делиться куском хлеба, то разве это значит, что вообще не надо делиться? Надо человека в хорошей жизни готовить к несчастью? Отвратительная крамола! Договорилась до осуждения оптимизма! Но я зацеплюсь за это. Его стоит слегка пошатать и поразламывать, оптимизм нашей педагогики, в котором полно радости от «уровня жизни» и так мало радости от «уровня души». Уровень души… Это моя тема. И если я ее не напишу, грош мне цена… Грош цена… Грош цена… Я напишу!!! Ради моей Ленки, которая в свои двенадцать лет вся в иронии, как в броне. В иронии ко всему: к папе, который «приземленный технарь», и маме, которая «возвышенный гуманитарий». На ее взгляд, мы ничего не понимаем в этой жизни. То, что мы знаем, она расценивает как незнание. А это значит, что у моей девочки, у моего несмышленыша будет две дороги: Любавы или Кати… Или Кали? Что-то будет, что-то будет…

Кто знает? Разве в наших силах преодолеть непреодолимое? Вот хотя бы эту пургу… А это такая малость – пурга в дороге… О ней и не вспомнишь потом. С человеком случается что угодно, так уж он устроен. Что угодно, где угодно и без предупреждения. Я поводырь? Но ведь молодежь не слепая – зрячая. Тогда кто мы? Компас? Пошлость… Сигнал? Тоненькие позывные к состраданию и пониманию… Дети идут, живут, растут, а мы подаем сигналы, пока живы? Это им поможет? Не знаю…

Ася закрыла блокнот и огляделась. Добрая старушка сидела рядом не одна. Рядом с ней на ящике из-под пива сидел старик с синими-синими глазами. «Сколько им?» – подумала Ася. И не смогла понять, потому что в той старости, что была после шестидесяти, еще не ориентировалась. Могло им быть по семьдесят, могло и по девяносто. У старушки были крохотные ботинки, из них торчали белые шерстяные носки, лицо у старика было будто расчерчено тонким красным пером, словно для демонстрации всей системы капиллярных сосудов. «В таком возрасте отправляться в дорогу, – подумала Ася. – Он же гипертоник».

– Вы куда не прилетели? – спросила она. Вопрос был, конечно, неправильный, старушка заморгала, стараясь понять, а старик посмотрел на Асю сердито. – Вы куда летите? – поправилась Ася.

– А-а, – обрадовалась старушка. – Нам далеко. Мы – в Донбасс… Нас пригласили… Мой муж – ветеран шахтного строительства… Он много выстроил шахт… Одна из них – выдающаяся… Ей будут вручать орден. И нас пригласили…

Ветеран фыркнул. Ему явно не нравилась эта развернутая информации. Он даже отвернулся.

– Мы бы ни за что не решились на такую поездку, – продолжала старушка, игнорируя недовольство мужа, – но мы все равно должны были лететь в Москву к сыну. У него скоро шестидесятилетие. И по дороге решились заехать…

«Господи, сыну уже шестьдесят», – подумала Ася.

– Да, – поняла старушка. – Мне восемьдесят, а мужу – восемьдесят два.