Романтики и реалисты

Итог, который он имел на сегодняшний час, накладных расходов не окупал. Ася такой цены, на его взгляд, не стоила. А вот уязвление в позиции «Он и Крупеня» – это уже потери. Явные. Оставаться в одной упряжке с человеком, с которым смотришь на мир не в два глаза, а все-таки в четыре, – плохо. А две головы в руководстве – это хуже, чем одна. Это стадо с двумя быками, это два петуха в птичнике. Эмоций больше – толку меньше.

Выход из ситуации был простой: надо было согласиться с возвращением Аси, дать ей еще одну попытку. И пусть Крупеня думает, что он, Царев, поступил так если не под его давлением, то уж по просьбе – точно. Неразумно обострять отношения перед тем ответственным, главным и прощальным разговором, который им предстоял.

В своем предбанничке разрумянившаяся секретарша складывала в сумку коробки с клюквой. Вид у нее был все еще счастливо отрешенный.

– Вот черт, вот черт, – добродушно бормотала она. – Что за сумки делают? Хозяйственная ведь, не для театра. А что в нее положишь?..

– Пригласите Крупеню, – сказал ей Вовочка. Она кивнула и ушла, не подозревая ни о провалившейся пуговичке звонка, ни о визите Клюевой, ни о том, какие сложные обстоятельства спасли ее от неприятностей.

Когда Крупеня вошел, Вовочка уже написал приказ во изменение. Он протянул его Алексею Андреевичу и сказал:

– Ты позвони в бухгалтерию. Может, они еще тот приказ не запустили, тогда пусть не торопятся. И с Михайловой ты поговори сам. Пусть они все вместе помозгуют, что из этой истории может быть полезно для газеты. Говорю сразу – Михайловой теперь будет труднее. Я в ней не уверен. Но цопытку даю. Хоть и под твоим нажимом, но даю. – Вовочка засмеялся. – Боюсь, Леша, что, уступая тебе, я в этой истории не много для газеты выигрываю… Мне ведь оттуда прокурор звонил. Дотошный мужик, он ведь теперь на нашу редакцию заведет досье.

– Ну и что? – спросил Крупеня. – А ты испугался? Царев побледнел. Зря он про звонок. Не мешало еще, чтоб его обвинили в трусости. Он придумывал фразу, которая должна была объяснить этому недоумку, что почем, раз он элементарных вещей не понимает, но фразы не было. А Крупеня, как назло, цепко держал его глазами и все видел и даже, наоборот, зарозовел, убеждаясь в этой неправильной, обидной идее, что он, Царев, просто трус. Откуда было Вовочке знать, что Крупеня думал сейчас о другом. О том, что Вовочка, конечно, сейчас вывернется, найдет слова и поставит нужные знаки препинания. Но какая же это премерзкая жизнь – все время выкручиваться, а ведь вся его главная сила в этом умении. Нет другой. И ведь когда-нибудь он не найдет нужного слова и нужного хода… Ну, заболит у него что-то, и тогда… Эх, Вовочка! Вовочка! Ужа-чишко ты на сковородке! Вот ты кто…

– Чем же ты все-таки руководствуешься, возвращая Михайлову? – спросил Крупеня.

– Твоей убежденностью… Я в Михайлову не верю, но допускаю, что прав ты… – Вовочка не допускал этого – он делал Крупеню должником, и тот это понял. Понял он и другое. Задний ход не случаен, и, уступая ему на позиции «Ася», Царев будет наступать в другом месте. И где это место, Крупеня знал тоже. Но и Вовочка не маленький интриган из провинциальной парикмахерской, и поэтому, распорядившись относительно Аси, он сказал с металлической заботливостью:

– Теперь можешь спокойно возвращаться в больницу. Несмотря на твое неделикатное отношение к тамошней профессуре, тебя готовы простить и принять.

– Что-то не хочется, – сказал Крупеня. – Погожу…

– Ну, как знаешь, – согласился Вовочка. – Как знаешь… – И он стал звонить, считая разговор оконченным, и Крупеня ушел, испытывая странное ощущение удовлетворенности и стыдную горечь. Он был рад, что все хорошо кончилось с Асей. Но неужели жизнь его будет теперь состоять из таких вот побед? Сторож при бюрократической мясорубке. Этого – казнить, этого – помиловать, этого – казнить, этого – помиловать… Пардон, пардон, а вот этот ведь совсем из другого списка, он ведь во изменение приказа… Все, конечно, не так… Все, конечно, не так… Но почему же тогда ощущение стыда и неловкости? Ах, вот… Вся кутерьма привела к двум строчкам в приказе. А ты, дурак, писал в расписке: «В случае смертельного исхода…» И состарившаяся на десять лет женщина самолетом туда, самолетом обратно… Странная, несоразмерная в пропорциях жизнь… И все-таки он понял сейчас Царева: он – уж.

… Всего этого Олег не знал, потому что просидел много часов на совещании комбайнеров, выпытывая у них в перерыве всю не сказанную с трибуны правду, а потом пил «Цинандали», думал о Марише и о том, что надо уехать.

– Заходи, – сказал Крупеня. – Дать стакан?

– Разве это чай? – махнул рукой Олег. – Так, крашеная кипяченая вода.

– Ну да! – возмутился Вовочка. – Я сам заваривал. Из расчета пол чайной ложки на стакан.

– Предпочитаю две, – ответил Олег.

– Так ты, братец, оказывается, наркоман, – засмеялся Крупеня. – Забвение тебе требуется?..

– Точно! – ответил Олег. – Что бы вам меня действительно куда-нибудь послать годика на два? В какой-нибудь дрейф… На льдину… Или на подлодку…