Романтики, реформаторы, реакционеры. Русская консервативная мысль и политика в царствование Александра I

Олицетворением растущей авторитарности внутренней политики стало возвышение Аракчеева. Граф Алексей Андреевич Аракчеев происходил из малоизвестного провинциального рода и служил офицером-артиллеристом в армии. Он гордился своими грубыми манерами и отсутствием какой-либо утонченности и замысловатости; был верным другом Павла I и подружился также с великим князем Александром. Неиссякаемая энергия Аракчеева, его неукоснительное повиновение и надежность производили большое впечатление и на отца, и на сына. Прочие современники, однако, не любили Аракчеева за доходившую до садизма безжалостность и педантизм, с какими он требовал исполнения императорских приказов и мельчайших уставных формальностей, а также за его привычку издевательски попирать все светские приличия. Но собственная непопулярность нисколько Аракчеева не огорчала, поскольку она вполне устраивала императора, а мнение хозяина было для него единственно важным [Кизеветтер 1912: 381][120]. Его преданность царю делала его незаменимым помощником монарха во времена политической нестабильности.

После опалы, в которой оказался Аракчеев в непредсказуемой обстановке конца правления Павла I, в 1803 году он вновь стал подниматься по служебной лестнице. Поначалу ему пришлось мириться с относительно невысокой должностью инспектора артиллерии (чему сама «артиллерия» всеми силами противилась), но после Тильзита начался его взлет. 27 июня 1807 года, через два дня после подписания мирного договора, Аракчеев был назначен генералом от артиллерии в знак того, что артиллерия отличилась во время военной кампании. В декабре того же года вышло крайне необычное постановление, согласно которому распоряжения Аракчеева приравнивались к императорским указам, а 13 января 1808 года он стал военным министром, – по-видимому, этот шаг Александра был вызван всеобщим недовольством по поводу союза с Францией [Кизеветтер 1912: 372–374]. Императора тревожили слухи о заговоре, и, поставив армию под контроль Аракчеева, чья преданность царю служила почти гарантией предотвращения любого заговора, он мог спать спокойнее.

Властные полномочия Аракчеева не добавили популярности императору, которая и без того не была велика. Вигель выразил распространенное мнение, когда писал, что еще при Павле I «Аракчеев почитался нашим русским Маратом» [Вигель 1928, 1: 282]. Будучи командиром Преображенского гвардейского полка, вспыльчивый Аракчеев как-то откусил нос гренадеру, а в другой раз вырвал у подчиненного ус. Казалось странным, что воспитанный и «просвещенный» Александр симпатизирует этому не владеющему собой грубияну[121]. Однако де Местр быстро понял смысл нового назначения Аракчеева и уже через неделю писал на Сардинию:

Скорее всего, в такое время восстановить порядок может только такой человек. [Аракчеева ненавидят] все, кто играет здесь заметную роль, и все, кто связан с ними, [и он удержится на этом посту, только если] будет крепко держаться за него и если решение Его Императорского Величества достаточно твердое. В настоящий момент он крушит все подряд. Самые влиятельные лица исчезли со сцены, как утренний туман [Maistre 1884–1886, 11: 40–41][122].

В 1810 году для усиления внутренней безопасности было создано Министерство полиции во главе с А. Д. Балашовым. Бывший советник Александра граф Кочубей впоследствии обвинил Балашова в том, что он «превратил [свое ведомство] в министерство шпионства. Город наполнился шпионами всех цветов, <…> сплошь и рядом переодетыми полицейскими офицерами, причем в переодевании, как говорят, принимал участие и сам министр»[123]. Эти полицейские в штатском, замечает Кочубей, не только контролировали общественное мнение и пресекали революционную деятельность, но и провоцировали ни о чем не подозревающих граждан на враждебные высказывания в адрес правительства. Разветвленная сеть полицейских информаторов собирала также сведения о ведущих государственных деятелях, которые Балашов затем использовал для собственных политических интриг [Семевский 1911:227]. Тайная полиция и Министерство внутренних дел, взявшие в обычай вскрывать частные письма, работали так усердно, что сам император избегал затрагивать щекотливые темы в своих письмах – разве что они доставлялись специальными курьерами[124].