Романы. Рассказы

Со дня приезда Мурад ни разу не виделся с товарищами, отправленными к чабанам. Но зато с Качазом он встречался часто. Качазу жилось значительно лучше, чем Мураду. Священник и его жена привязались к нему, как к родному, и решили его усыновить. Священник ждал какого-то праздника, чтобы по греческому обряду окрестить и после этого оформить усыновление Качаза.

Встречаясь, ребята строили десятки планов, один фантастичнее другого. То они возвращались в город и восстанавливали свои сгоревшие жилища, то уезжали в Россию и поступали в университет. Мурад, чтобы выполнить волю отца, хотел стать врачом, а Качаз — непременно офицером, а потом знаменитым полководцем, который стал бы воевать с турками…

Прощаясь, Качаз все же спрашивал:

— Неужели мы позволим себя крестить, потерпим такой позор? Ведь мы не турки какие-нибудь!

— Пусть крестит, от этого у нас с тобой ничего не убавится и не прибавится, — философствовал Мурад.

— Мне жаль попадью, уж очень добрая она, — говорил Качаз, — иначе я удрал бы.

— А куда?

Наступало молчание. Сознавая свою беспомощность, они шли домой: Качаз — к своим новым родителям, а Мурад — к злой и жадной старухе.

Однажды произошло крупное столкновение из-за куска хлеба и головки лука, съеденных Мурадом. Старуха, рассвирепев, выгнала Мурада из дому, и ему пришлось провести ночь под открытым небом.

На следующий день Мурада определили на работу к общественному пастуху, пасшему скот, который не был отправлен на пастбище. Пастух был глухонемой, и Мураду приходилось целыми днями молчать. Крестьянские дворы кормили их по очереди, и никто больше не попрекал Мурада куском хлеба.

Изредка приносила еду Марта. Она садилась рядом с ним и без умолку рассказывала деревенские новости. Каждый раз она говорила, что скоро вернется ее брат и опять возьмет его домой. Мурад провожал Марту до речки, и там, держась за руки, они говорили до тех пор, пока Марта не убегала домой. Мурад долго смотрел ей вслед, и лишь когда она исчезала за холмами, он с грустью возвращался к своему стаду.

Лето и осень пролетели быстро. Наступила зима. За одну ночь все вокруг покрылось снегом… В этот день стадо осталось в деревне. Вскоре спустились с гор чабаны, вернулись и товарищи. Они за это время заметно поправились, научились сносно говорить по-гречески.

Пастушата устроили в хлеву нечто вроде комнаты, и все, за исключением Качаза, поселились там. По вечерам, при тусклом свете коптилки, они развлекались как могли. Иногда к ним приходили крестьяне. Мурад читал стихи на память и рассказывал сказки, слышанные от бабушки. Смпад играл на дудке, Ашот пел грустные песни. Утром они брали топоры, веревки и отправлялись в лес. Там рубили деревья, собирали хворост и вечером, навьючив на себя связки дров, возвращались в деревню, — за это деревня кормила их.

Однажды в субботу, когда они, усталые и замерзшие, вернулись из леса, на окраине деревни Мурада остановила Марта.

С ней была какая-то незнакомая женщина.

— Вот это Мурад, — сказала Марта женщине, показывая на него.

— Один твой знакомый хочет тебя повидать, Мурад. Он недалеко отсюда. Завтра мы могли бы сходить с тобой к нему, — сказала незнакомка.

— Кто же он такой? — спросил он с волнением.

— Он из ваших и хорошо знает тебя. Остальным ребятам ты пока ничего не говори.

— Брату моему тоже нельзя сказать?

— Нельзя! — твердо ответила женщина.

На следующий день Мурад с незнакомкой отправились в путь. Наступила оттепель, снег стал рыхлым, идти было трудно, путники то и дело проваливались в снежные ямы. Часа через три они добрели до полуразрушенной мельницы, одиноко стоявшей на берегу замерзшей реки. Их встретил старик могучего сложения, с длинной седой бородой. Он напоминал отшельника из старинных сказок. Старик ласково расцеловал Мурада.

— Очень рад видеть тебя, Мурад, — заговорил он тихо. — Вот где пришлось нам с тобой встретиться! Не узнаешь меня? Пойдем в дом. Ты, наверное, замерз?

Мурад пристально смотрел на старика, но никак не мог представить себе, кто это, хотя в голосе незнакомца было что-то знакомое, родное. В комнате за столом сидел еще один человек, он что-то писал. Увидев вошедших, он поднялся навстречу им. Это был красивый юноша с длинными вьющимися волосами.

— Представь, Сако, он не узнал меня. Наверное, я очень изменился за это время, — с горечью сказал старик.

Узнал, узнал! — радостно закричал Мурад.

Старик оказался директором школы, в которой учился Мурад, Сако — его сыном.

Всю ночь, сидя у дымящегося очага, они рассказывали друг другу грустную историю своей жизни, десятки раз переспрашивая о малейших подробностях. Учителю с сыном приходилось значительно труднее, чем ребятам. Не смея показаться кому-нибудь на глаза, они питались только тем, что приносила им добрая женщина, спутница Мурада. Но больше всего их мучило отсутствие бумаги. Старик захватил с собой грамматику армянского языка и теперь занимался ее усовершенствованием, а сын его писал историю армянской резни 1915 года.

Позже Мурад часто вспоминал слова дорогого учителя, сказанные им в ту памятную ночь: